Пришлось опять возвращаться. В подсобке, за белыми занавесочками на полках до самого потолка были целые залежи всякой больничной всячины. А грязно-оранжевые рулоны клеенки хоть лежали и не под самым потолком, но, пожалуй, невысокой Наташе и вправду удобнее было воспользоваться помощью кого-то подлиннее.
С левой стороны под выключателем стояла у стенки табуретка. Она резво взяла ее и, громыхая, переставила.
— Больных не разбудите? — спросил Невский, одарив ее осуждающим взглядом.
— Отсюда им ничего не слышно. — И добавила, чуть насмешливо, глядя ему в глаза:
— Женечка.
— Я и без табуретки достану, — сказал он, желая ускорить дело и уйти, наконец, домой.
А по дороге подумать обо всем, что поведал ему Пригарин. Он уже потянулся было, но она остановила.
— Ты не знаешь, которую. Лучше меня подержи! — И она мгновенно забралась на табуретку, а оттуда еще и на полку. Но прежде, чем оторвать вторую ногу от стула, скомандовала, глядя на него сверху вниз и снисходительно улыбаясь:
— Ну, держи! Я же упаду!
На вопрос, за какое же место ее держать, достойного ответа он так и не нашел. За что ни возьмись — все как-то двусмысленно. Но она покачнулась и ойкнула, и ему ничего не осталось, как мгновенно схватить ее за ноги выше колен, да еще и под халатом. Придя в ужас от содеянного, он чуть было ее вообще не отпустил. Но вовремя спохватился.
Наташа нарочито медленно перебирала все рулоны, которые только были. Потом наконец стащила с полки самый из них тяжелый. И жалостливо попросила:
— Сними меня отсюда, Женечка. У меня руки заняты. Схватиться нечем.
На этот раз ему захотелось предложить ей «схватиться» зубами. Но все-таки он сдержался.
Только шумно вдохнул и стащил ее под мышки вниз. Таким профессиональным «санитарским» движением, каким привык уже подсаживать лежачих больных, желающих получить судно. Собственно, и ассоциации у него возникли именно такие. А вовсе не те, на которые рассчитывала Наташа.
Она же решила, что почва вполне подготовлена.
Опустила рулон на пол. Повернулась к нему и, не обращая внимания на его изумленный взгляд, положила руки ему на плечи и жарко прошептала:
— Умеешь целоваться? Хочешь научу? — Она неотвратимо стала к нему приближаться. Но он вдруг сильно ее оттолкнул. Да так, что она чуть не упала, споткнувшись о лежащий на полу рулон.
— С сестрой, — неожиданно жестко сказал он, нельзя!
Решительно выходя из подсобки и ударившись плечом о косяк, он услышал ее крикливый, резко изменившийся тон:
— Ах так, да? Смотри, какой гордый. Что ж думаешь, я не вижу, как ты на меня смотришь?
Дай думаю, мальчику жизнь скрашу. А ему — не нравится. Пожалеешь… Гаденыш. Будешь меня век помнить.
— Да уж… Не забуду, — пробормотал он, уже выбегая на лестницу.
* * *
— Лариса Алексеевна, ну как можно работать рядом с таким человеком? У меня же жених есть. Что мне ему рассказывать? Что я в подсобку боюсь заходить, потому что санитаров таких набрали, что хоть увольняйся всем составом. Ну что ж это такое? Да гнать таких надо!
Могучая старшая сестра Лариса, с высокой прической из толстых крашенных хной волос, шла по коридору. А рядом приставными шажками, обняв руками чью-то историю болезни, передвигалась сестричка Наташа Муранец.
— Да какое там гнать? Наташа! — сокрушенно вздыхала Лариса Алексеевна. — А кто работать будет? Кому инфарктников перекладывать — тебе с Олей? Да не смеши ты меня! Скажу ему, так и быть. Но и ты веди себя поприличней.
Смотрите, Лариса Алексеевна, — стервозно поджав губы, напирала Наташа, — если вы его оставите, я заявление мигом напишу. Я просто не могу после всего приходить на работу и видеть, что он тут шныряет. У меня руки трясутся — в вену не попасть! Больным же хуже будет. А сестры в каждой больнице нужны.
У меня подружка в больнице Ленина. Им тоже народ нужен. И больница, между прочим, еще получше нашей.
— Наташа, ну чего ты наговариваешь на него, а? — Лариса даже приостановилась и всплеснула руками. — Ведь цела же, невредима!
— Вон синяк какой, смотрите. — Наташа задрала халатик и показала вполне созревший фиолетовый синяк.
— Лапочка моя, так и я тебе такой показать могу… О тумбочку позавчера ударилась.
