И надо было дать мне эту возможность.
— Ну, не со зла же ведь вас спасают, правда?..
— Знаешь, семи смертям не бывать, одной не миновать. А я уже столько раз одну ее миную. Да получается, что умираю каждый раз заново. А ты представь, у кого-то судьба — под машиной погибнуть. Он попадает под нее — а его вынимают. Переломы, травмы, боль. Выписали — а он опять под машину — раз! Ну, судьба у него такая. А его опять тянут спасать. И опять ему надо всю эту боль вытерпеть. А он-то понимает, что выйдет из больницы и опять под нее, под эту машину, попадет. И вот он не хочет больше. Ты меня понимаешь?
— Но ведь в жизни так не бывает. Что ж тогда, вообще никого не лечить? Все на судьбу валить?
— Нет. Но если человек про себя сам знает, что пора, надо отпустить. Разве гуманнее мучить?
— Не знаю. — Женька прекрасно все понимал.
И боялся, что Пригарин сейчас почувствует слабину и начнет у него просить о невозможном. А если это просто настроение такое? А завтра захочется жить? Что тогда?.. Вы обещали дорассказать про город! — напомнил он.
И замер, ожидая напряженно ответ — вдруг Пригарин все уже забыл!
Нет оказалось, не забыл. Женька вздохнул с облегчением. Во-первых, потому что Пригарин теперь уже определенно ни о чем криминальном не попросит. Инфарктник взбил подушку и устроился поудобнее, собираясь продолжить рассказ. И еще потому вздохнул, что боялся не услышать эти странные откровения, которые прочий медперсонал называл бредом. Бред, родственное слово — «бередить». Вередили душу Невскому рассказы Пригарина. Будто было в них что-то, что перекликалось с его собственной жизнью, только вот что именно —; он пока и сам не понимал.
— На чем я кончил-то тогда? — спросил Пригарин.
Жене показалось, что это было лишь проверкой. Помнит Пригарин все прекрасно — и чем начал и чем кончил.
— Насчет магической защиты… — сказал он.
— Да, — глаза больного вспыхнули, — город наш весь пронизан магическими символами.
Еще Петр задумал создать силовой канал между Адмиралтейством и Александро-Невским монастырем. То был первый этап плана, связанного с будущей трехлучевой композицией, но некие силы с самого начала препятствовали его осуществлению. Дороги, которые вели одновременно от монастыря и от верфи, не встретились, и на линии образовался излом. Еропкин пытался воплотить в жизнь и довести до совершенства трехлучевую композицию. Но за свое упорство поплатился жизнью. Невский так и остался с изломом.
Ну, а после смерти Петра его изображениям надлежало воплотить в себе целлы хранителей города — альдогов. Первая конная статуя Петра, спроектированная еще при его жизни, имела более чем сложную судьбу. Вокруг нее велась тайная борьба. Почему это, интересно, монумент Растрелли чуть ли не полвека проторчал по сараям? Это и сейчас непонятно. А сын скульптора мечтал установить статую на Дворцовой площади, но так и не добился в этом успеха. Не осуществился и другой его грандиозный замысел — сооружение 140-метровой колокольни Смольного собора. Да и сам собор стоял недостроенным примерно столько же времени, сколько прятался по сараям конный Петр. Настораживает схожесть судеб творений отца и сына.
Особенно, если учесть, что кончина Растрелли окутана тайной и даже место его погребения неизвестно.
Медный Всадник, вообще, замышлялся как главный охранительный знак города — но замысел не осуществился. О том легенд полно. Да и у Александра Сергеевича тож… Попранная копытом змея осталась недодавленной и при всякой попытке действия способна оплести ноги вздыбившегося коня. Что и делает, когда никто не видит. Кстати, с приходом к власти большевиков изо всей городской монументальной скульптуры более всего пострадали именно изображения Петра. Семь из девятнадцати! Эти цифры мало кто знает.
Существуют в городе воплощения духов, с которыми человек в состоянии вступить в контакт по собственной инициативе — иногда по совершении определенных ритуальных действий, иногда просто пребывая в пьяном отупении.
Как раз такое магическое воплощение — каменная голова на мызе Сергиевка, собака беспаловская во дворе ИЭМа и Кунсткамера. Есть в городе еще одно местечко. От Кронштадтской улицы к Финскому заливу тянется улица с не совсем обычным названием — Дорога на Турухтанные острова. Дорога в никуда это, а не улица. Следуя ей, всяк может попасть в совершенно фантасмагорическую местность, по сей день именуемую Турухтанными островами, хотя никаких островов там уже давным-давно нет ив помине. Неподалеку от устья Екатерингофки там корабельное кладбище. Отслужившие свой срок и пришедшие в негодность суда — речные и морские, разумеется не из самых крупных, мирно ржавеют на берегу или на мелководье.
