Она, вся колотясь от дрожи, приложила дуло наугад к левому боку и спустила курок.
Выстрела не последовало, но Зина зашаталась и упала.
Около Зины возился полковой врач, Степан прикладывал к голове мокрое полотенце.
Брат Лопатова, Алексей, с трясущимися руками совал ей под нос флакон с солью.
Лопатов ходил большими шагами по комнате.
Он был бледен, губы его нервно кривились и дрожали.
— Ну вот барышня и очнулась, — ласково заговорил доктор. — Наделали вы переполоху, хорошо, что револьвер-то был не заряжен.
Зина приподнялась и расширенными глазами огляделась вокруг. Увидав Лопатова, она протянула к нему руки и зарыдала.
— Коля, Коля! — твердила она, захлебываясь слезами.
— Да подойди же к ней, Николай! — резко сказал Алексей брату.
— Пусть она кончит свои комедии — это несносно.
— Это жестоко, как тебе не стыдно! — возмущенно крикнул офицер.
— Мне не стыдно, нисколько не стыдно! — бешено закричал Лопатов. — Она меня измучила, довела до белого каления. Ты не знаешь, какие фокусы она выкидывает, какие комедии! Уберите ее сейчас отсюда! Везите ее домой, в больницу, к черту — куда хотите.
— Это варварство! Какая это комедия, когда человек стреляет в себя?
— Она и убьет себя для фокуса, она истеричка! Я уверен, что она знала, что револьвер не заряжен!
Зина во время этого разговора пришла в себя окончательно и с ужасом смотрела на Лопатова.
Вдруг она вскочила с диким криком:
— Пустите меня, я сейчас докажу, докажу, я сейчас умру! — и бросившись к окну, ударила кулаком в стекло.
Доктор и Алексей схватили ее за руки.
Было уже утро, где-то солдаты пропели молитву, и раздались их мерные шаги, когда Алексей уговорил Зину ехать домой.
Молодой офицер все время ухаживал за больной, успокаивал ее, а Лопатов, запершись в спальне, упрямо твердил:
— Довольно, пусть делает, что хочет,— мое терпение лопнуло.
На другой день Зина почти успокоилась: она была так измучена, что ей хотелось самой успокоиться.
Этому способствовало еще то, что за ней так нежно и преданно ухаживал такой красивый мальчик.
Но это недолго тянулось — он совершенно не подходил для флирта.
Когда она говорила «демонические тирады», он смотрел на нее ласковыми глазами и восклицал:
— Ах нет, вы клевещете на себя — вы добрая!
Когда она будто нечаянно обнажала плечо или ногу, он заботливо укрывал ее, наивно боясь, что она простудится.
На третий день он ее обидел, сказав, что у нее «добродушное лицо»; она сказала ему какую-то резкость, а на четвертый день он, счастливо краснея, сознался ей, что он жених «очаровательной девушки», что его невеста «ангел» и он ей рассказал драму «своего бедного друга», и этот ангел готов тоже быть ей другом и страшно жалеет ее.
Тут уже Зина не выдержала и выгнала его вон.
Ее охватила опять тоска — гнетущая, граничащая с отчаянием, она гнала от себя всех, кричала на мать и целыми днями плакала. Отец, чтобы развлечь дочь, дал ей денег на новое платье. Это ее немного развлекло, и, когда платье было готово, она поехала в театр.
Выезд этот был крайне неудачен: она видела Маркизет.
Видела она ее с балкона в ложе бельэтажа в головокружительном туалете, в блеске бриллиантов с великолепным paradis[15] на голове.
На подъезде она снова с ней столкнулась. Маркизет стояла в группе блестящей молодежи, закутанная в горностаевое манто.
Зина не спала всю ночь.
«Ничего, ничего мне не надо, я хочу, чтобы он вернулся ко мне!» — твердила она.
«Но раз его нет, так дайте мне роскошь, туалеты». Ведь этой рамкой Маркизет увлекла его, отняла его у нее. Ведь эта старая, накрашенная француженка в тысячу раз хуже ее, молодой и прекрасной, а она торжествует над нею! Она отняла у нее все, все.
«Я не могу больше переносить этого, не могу, — говорила она в каком-то бреду. — Я оболью ее кислотой!» О, с каким удовольствием плеснет она в это нахальное накрашенное лицо… Или облить его?
Обезображенный, слепой, он уж будет принадлежать ей одной!
Мстить, мстить! Она когда-то написала такое чудесное стихотворение о сладости мести!
«А Накатова? — вспомнила она и даже села на постели, сжимая руками горячую голову. — Пойду и все скажу ей. Бедная, бедная женщина, как он подло ее обманывает. Пусть она его прогонит! Неужели она, Зина, будет способствовать счастью этой Маркизет?»
