Когда Ты в очередной раз захочешь навестить свои экспонаты, подойди к нему, Повелитель! Подойди к Анджело Солиману, Твоему слуге, чья кожа продолжает служить Тебе и после смерти. Эти ладони, которые теперь не слишком аккуратно набиты морской травой, когда-то прикасались ко мне, брали на руки. Щека, теперь высушенная и запавшая, ласкала мое лицо. Это тело любило и было любимо, прежде чем его доконали приступы ревматизма. Из этой руки Твой медик пускал отцу кровь. Эти человеческие останки, сегодня снабженные этикеткой с именем и фамилией моего отца, были когда-то живым существом!
Я часто размышляю об этом, и мысли не дают мне спокойно уснуть по ночам: каковы на самом деле причины столь жестокого отношения к праху моего светлой памяти отца?
Возможно ли, чтобы все объяснялось цветом кожи? Темным, черным? Вероятно, с белокожим человеком, окажись он среди дикарей, поступили бы точно так же: набили травой и выставили на потеху зевакам… На человека, отличного от нас — внешне ли, внутренне ли, хоть в чем-то, — уже не распространяются общепринятые законы и обычаи. Неужели они были придуманы и утверждены лишь для людей одинаковых? Но ведь мир так разнообразен. Далеко на юге живут люди, не похожие на тех, что осели на севере. Жители востока отличаются от обитателей запада. Какой смысл в законе, который распространяется только на избранных? Там, куда способны добраться наши суда и наши деньги, законы должны соблюдаться по отношению ко всем и каждому.
Разве Вы, Ваше Величество, превратили бы в чучело своего придворного, будь он белокожим? Человек самого низкого происхождения имеет право быть похороненным, и если Вы отказываете в этом праве моему отцу — значит оспариваете его человеческую сущность?
Считается, что правители стремятся к власти над душами, но я убеждена, что это не так. «Душа» в наши дни сделалась понятием чересчур отвлеченным и расплывчатым. Если Бог (да простится мне моя горечь) — это тот, кто завел часы, Часовщик или поистине Дух Природы, являющийся неисповедимо и безлично, то душа лишь мешает, смущает покой. Какой правитель станет захочет владычествовать над столь эфемерной и изменчивой материей? Какой просвещенный владыка станет мечтать о власти над тем, чье существование не доказано в лабораториях?
Истинная человеческая власть, Ваше Величество, вне всяких сомнений, распространяется лишь на человеческое тело — и посредством его же реализуется. Учреждение государств и разделяющих их рубежей вынуждает человеческое тело оставаться в четко ограниченном пространстве, визы и паспорта контролируют естественную потребность человека в движении и перемещении. Вводя налоги, правитель определяет, что́ станут есть его подданные, на чем будут спать и во что одеваться — в лен или же в шелка. Ты, Повелитель, решаешь также, какое тело более важно, а какое — менее. Грудь кормилицы разделяет молоко несправедливо. Ребенок из дворца на холме будет сосать досыта, оставляя младенцу из деревни в долине лишь капли. Подписывая военный декрет, Ты, Повелитель, повергаешь в лужи крови тысячи человеческих тел.
Иметь власть над телом воистину означает быть королем жизни и смерти — это больше, чем править самой большой империей. Поэтому я обращаюсь к Тебе именно так — как к властителю жизни и смерти, тирану и узурпатору — и не прошу, но требую. Отдай мне тело моего отца, чтобы я могла похоронить его. Я не оставлю тебя, Повелитель и после смерти, мой голос станет нашептывать тебе из мрака, лишая покоя.
Йозефина Солиман фон Фейхтерслебен.
Предметы, не созданные человеком
После того как я побывала на выставке шарир, меня уже не удивляет экспозиция предметов, возникших без человеческого участия. Это книги, которые сами собой вырастают во влажных горных пещерах и после являются лишь праведникам (тогда их торжественно переносят в храмы). Или иконы. Возьмите чистую загрунтованную доску и наберитесь терпения. Возможно, однажды ночью на ней возникнет божественный лик — выглянет из-под изнанки, всплывет из глубочайшего мрака, высунется из подмокших фундаментов мира. Ведь нельзя исключить, что мы обитаем в гигантской камере-обскуре, запертые в темную коробку, и как только в ней возникает крошечное отверстие, как только проникает к нам чья-нибудь игла, внешняя картинка вместе с лучом света попадает внутрь, оставляя след на изнаночной, светочувствительной поверхности мира.
