Прекративший движение — окаменеет, остановившегося пришпилят, словно насекомое, сердце его пронзят деревянной иглой, руки и стопы — продырявят и прибьют к порогу и притолоке.
Именно так погиб восставший. Его изловили, а тело распяли на кресте — обездвижили, словно насекомое, выставили на обозрение взорам человеческим и нечеловеческим — нечеловеческим в особенности, ибо им только и подавай представления, неудивительно, что его воссоздают каждый год и поклоняются ему, вознося молитвы мертвому телу.
Поэтому у тиранов всех мастей, слуг ада, ненависть к номадам в крови — поэтому они преследуют цыган и евреев, поэтому принуждают к оседлой жизни всех свободных людей, клеймят адресом, подписывающим нам приговор, и клеймо это несмываемо.
Они хотят сотворить нерушимый порядок, остановить течение времени — пусть только кажется, что оно движется. Хотят, чтобы дни стали одинаковы, неразличимы, хотят построить махину, в которой каждое существо займет свое место и создаст видимость действия. Там будут институты и офисы, печати, циркуляры, карьеры, чины и звания, заявления и отказы, паспорта, номера, регистрационные карточки, результаты выборов, презентации и подсчет баллов, коллекционирование, обмен одних предметов на другие.
Они хотят обуздать мир с помощью штрихкодов, на каждую вещь наклеить этикетку — пусть все знают, что это за товар и сколько стоит. Но да не будет этот чуждый язык внятен людям, пусть читают его машины и автоматы, пусть устраивают по ночам праздники собственной штрихкодовой поэзии в больших подземных магазинах.
Двигайся, двигайся! Благословен идущий.
Третье письмо Йозефины Солиман Францу I, императору Австрии
Ваше Величество хранит молчание — очевидно, занятое более важными государственными проблемами. Я, однако, не оставляю усилий и вновь обращаюсь к Вашему Величеству, умоляя проявить милосердие. Последнее письмо я послала Вам более двух лет назад, но до сей поры не удостоилась ответа от Вашего Величества.
Итак, повторяю свою просьбу.
Я — единственный потомок Анджело Солимана, слуги Вашего Величества, признанного дипломата Империи, человека просвещенного и пользовавшегося всеобщим уважением. Заклинаю Вас: сжальтесь надо мною, ибо нет мне покоя, пока я знаю, что тело отца до сих пор не предано земле по христианскому обычаю, а, препарированное и превращенное в чучело, служит экспонатом в Императорской Камере чудес природы.
С самого рождения сына меня неотступно терзает болезнь. Боюсь, что дело, с которым я обращаюсь к Вам, столь же безнадежно, как мои страдания, — мне ничего не удастся выбить. Слово «выбить» я употребляю намеренно, ведь — позволю себе напомнить — после смерти мой отец был набит морской травой, став одним из экспонатов коллекции Вашего Величества. Ваше Величество отказало в милости молодой матери, но, может быть, не откажет умирающей женщине?
Я посетила это страшное место перед отъездом из Вены. Дело в том, что я вышла замуж за подданного Вашего Величества, господина фон Фейхтерслебена, военного инженера, которого служба забросила на северные рубежи Империи — в Краков. Я побывала в Камере чудес и все видела своими глазами. Можно сказать, навестила отца в аду, ибо, будучи католичкой, верю, что, лишенный тела, он также лишен и возможности воскреснуть на Страшном суде. Я также полагаю, что — вопреки распространенному мнению — тело есть величайший и священный дар.
Бог стал человеком, навсегда освятив человеческое тело и заключив в нем весь мир. Ведь другого человека, как и все, что нас окружает, мы можем познать только через тело. Не обладай Христос человеческим телом, наши души не были бы спасены.
Отец освежеван, словно зверь, набит морской травой и вместе с чучелами других людей, выставлен рядом с останками единорогов, уродливых жаб, двухголовых плодов, плавающих в спирту, а также прочих диковинок. Я смотрела на зевак, что мечтали попасть туда и собственными глазами увидеть Твою, Повелитель, коллекцию, лица их выражали возбуждение, когда они дивились цвету кожи моего отца. Я слышала, как они превозносят до небес Твою фантазию и смелость.
