Куницкий передвигается по своей квартире, словно привидение, у него такое ощущение, что он проходит сквозь стены. Комнаты пусты. Куницкий — это глаз, который разгадывает загадку: «Найди десять отличий». Куницкий ищет. Он не сомневается, что они разные — квартира сейчас и квартира раньше. Это игра для малонаблюдательных людей. Ведь нет пальто жены на вешалке, нет шарфа, нет детской курточки, нет парада ботинок (остались только его осиротевшие тапочки), нет зонтика. Детская кажется совсем пустой, да здесь и в самом деле нет ничего, кроме мебели. На ковре лежит одинокая машинка, словно обломок загадочной космической катастрофы. Но Куницкий должен знать точно — поэтому, заранее вытянув руку, он направляется в спальню, к шкафу с зеркалом и раздвигает тяжелые створки, они трогаются с места неохотно, с печальным урчанием. Осталась только шелковая блузка, слишком элегантная. Она одиноко висит на плечиках. Створка слегка задевает рукав — такое ощущение, что блузка этому рада: наконец-то ее обнаружили — всеми забытую. Куницкий рассматривает пустые полочки в ванной. В самом углу — его бритвенные приборы. И электрическая зубная щетка.
Смысл этой картины доходит до него далеко не сразу. Для этого требуется вечер, ночь и еще утро.
Около девяти он варит себе крепкий кофе, потом бросает в сумку вещи из ванной, достает из шкафа несколько рубашек, брюки. Перед самым уходом, уже на пороге, проверяет портмоне: документы и кредитные карты. Потом бегом спускается вниз, к машине. Ночью шел снег, приходится почистить стекла. Он делает это кое-как, руками. Планирует вечером быть уже в Загребе, а на следующий день — в Сплите. Завтра он увидит море.
Куницкий трогается в путь по прямому, как стрела, шоссе — на юг, к чешской границе.
Психология путешествий гласит, что ощущение сходства двух мест прямо пропорционально расстоянию между ними. В том, что находится близко, мы не видим сходства, воспринимаем как чужое. Наибольшее сходство — утверждают психологи путешествий — зачастую обнаруживается на краю света.
Вот, к примеру, удивительное явление симметрии островов. Неразгаданное, непонятное, феномен, достойный специальной монографии. Готланд и Родос. Исландия и Новая Зеландия. Каждый из этих островов, если рассматривать его отдельно, без пары, кажется неполным, несовершенным. Поросшие мхом горы Готланда дополняют голые известняковые скалы Родоса, ослепительное солнечное сияние становится реальнее в сопоставлении с мягким, холодным послеполуденным светом севера. Средневековые городские стены представлены в двух вариантах: драматическом и меланхолическом. Об этом хорошо знают шведские туристы, основавшие на Родосе свою неформальную, не имеющую представительства в ООН колонию.
В самолете Варшава — Амстердам я машинально вертела в руках бумажный пакет, на котором позже заметила выведенные авторучкой слова:
«12.10.2006. Летим наудачу в Ирландию. Пункт назначения — Белфаст. Студенты Политехнического института в Жешове».
Надпись обнаружилась на донышке пакета, на единственном свободном месте — с обеих сторон был печатный текст. Он на нескольких языках повторял одно и то же: do you want air sickness bag… sac pour mal de l’air… Spuckbeutel… bolsa de mareo[139]. Между этими словами чья-то рука вписала фразу, единичка была толще других цифр, словно автор на секунду засомневался, имеет ли смысл оставлять это анонимное выражение беспокойства. Надеялся ли он, что надпись на пакете найдет своего читателя? Что я, таким образом, окажусь свидетелем чужого путешествия?
Меня растрогал этот односторонний акт коммуникации: интересно, какая рука это писала, какими были глаза, что вели ее между строками напечатанного на пакете текста. Интересно, повезет ли им там, в Белфасте, этим студентам из Жешова. Пожалуй, мне бы хотелось когда-нибудь, уже в другом самолете, получить ответ на свой вопрос. Чтобы они написали: «Все отлично. Мы возвращаемся домой». Но я знаю, что на пакетах пишут только от волнения и неуверенности. Ни поражение, ни грандиозный успех этому не способствуют.
