Генри вспомнил предварительное слушание. «Многие ли из ваших учеников были свидетелями расстрела своей сестры? А может быть, у них на глазах вооруженные люди забирали их брата?» Как это он забыл?
– Вот откуда я знаю, как плакала твоя мать, – сказал Чэй.
Шины продолжали шуршать по дороге, и Генри отвернулся к темному окну.
Они пересекли границу штата Нью-Гемпшир, и поскольку Чэй ехал строго на дозволенной скорости – а это означало, что его обгоняли все машины, едущие в том же направлении, даже грузовики, – через шестнадцать минут они достигли моста, ведущего в Мэн. Генри много раз проезжал здесь по дороге на курорты Кеннебанкпорта, где они отдыхали всей семьей. Но он ни разу не бывал на этом мосту ночью, когда огни фабрик внизу сверкали как протянутые вдоль берегов драгоценные ожерелья, а всю копоть, грязь и дым скрывала тьма.
Генри опустил веки.
И увидел брата – белого и неподвижного, на больничной кровати. Увидел трубки, прикрепленные к одной его руке. Увидел культю вместо второй и бинты, сквозь которые сочилась кровь. Увидел, как его брат дышит в такт с аппаратом позади изголовья. Увидел свою мать с расширенными, немигающими глазами. И отца, поднесшего руки к лицу.
Но вдруг это оказалась не его мать. Он узнал мать Чэя – и вокруг уже не было ничего белого.
И он услышал чужие крики.
Они ехали дальше в ночи.
Генри сидел, глядя в окно, и они проезжали одну развязку за другой, пока небо впереди не покраснело и высоко над дорогой не появились яркие огни. Генри увидел, как они отражаются в море, которое здесь вгрызалось в берег и местами подходило прямо к шоссе. Морская вода блестела, как черный обсидиан, и на ней лежали красные штрихи – отражения огней Портленда.
– Сейчас где-нибудь остановлюсь, – сказал Чэй.
Генри не смотрел на него.
– Я ничего не ел.
– Можешь не объяснять, – сказал Генри. И взглянул на часы. Почти десять.
Почему большие города ночью так прекрасны? – подумал он. Может быть, все дело в огнях, внезапно появляющихся из темноты? Они сияли недалеко от шоссе в зданиях, которые, наверное, были заняты страховыми или бухгалтерскими фирмами, но сейчас благодаря желтому, оранжевому и белому свету внутри выглядели чудесными и экзотическими. В них было столько роскоши и тайны, словно они только что возникли здесь по мановению чьей-то волшебной палочки.
Чэй притормозил на съезде с трассы, и Чернуха проснулась. Генри услышал ее лай, а когда обернулся, она уже потягивалась, выпятив свою заднюю часть – и с трудом удерживая равновесие.
Они въехали в Портленд, почти безлюдный в это позднее время, и свернули на Коммершл-стрит, чтобы и дальше двигаться вдоль береговой линии. Здесь народу было побольше. В небольших ресторанчиках и кафе ярко горел свет и играла легкая музыка. За столиками на улице ужинали пары – молодые и постарше. Генри опустил стекло и вдохнул пряный запах моря.
Он помнил все – хотя это и происходило при дневном свете. Помнил, как гулял по этой улице с семьей, из года в год заходя в одни и те же магазины сувениров, игрушек и снаряжения для кайтсерфинга, а иногда – поскольку его отец считал, что лучшего занятия в отпуск не найти, – и в букинистические лавки, просто чтобы проверить, не удастся ли случайно напасть на след очередного средневекового манускрипта с очередным «Ad usum». Помнил, как родители впервые разрешили ему отправиться в город только с Франклином и Луизой, и как мать просила, чтобы они за ним присматривали, и как Франклин сказал: «Генри вполне может сам о себе позаботиться. Он уже не маленький», и как от счастья он чуть не взмыл в воздух, потому что его старший брат сказал, что он может сам о себе позаботиться. Он даже не брал Луизу за руку, когда они переходили шумные городские улицы, – он ведь уже не маленький!
Чэй доехал до конца Коммершл-стрит. Поглядел в зеркальце, потом быстро развернулся и покатил назад тем же путем. Он голодными глазами всматривался в рестораны.
– В конце улицы, перед поворотом обратно на Девяносто пятую, есть хорошая закусочная, – сказал Генри. – «Чаудер-хаус». Она должна быть еще открыта.
Чэй ничего не ответил. Они ехали медленно.
