Я не сводил с нее глаз. Говорить не мог. Промокнув еще раз щеки, она продолжила дрожащим голосом:
– Я попыталась представить, что с ней случится, если это обнаружат, но не могла заставить себя думать об этом. Четверо детей… а тебе еще и без того досталось. А я была предана Саре. Я думаю, ты вспоминаешь только ссоры между нами, но я очень любила ее, видела, как она страдала все последние годы с Патриком… еще этот жуткий тип Макгоуан – я знала, что она пережила. Мне казалось несправедливым, если Сара будет страдать и дальше… и она была такой преданной матерью… заслуживала наконец хоть немного счастья. Патрик мой брат, но поверь мне, Нед, он бы долго не прожил. И уже страдал болезнью печени, а количества спиртного, которые он поглощал ежедневно, были воистину смертельными. И поэтому я убедила себя, что живые важнее мертвых. Я сказала себе, что мой долг – защитить вас, детей. И замолчала это убийство.
– Тетя Маделин… – Больше я не мог произнести ни слова. Я просто взял ее руку и сжал.
– Это не составило труда. Я вымыла графин, в котором был потин, и, когда доктор Кагилл вернулся, сообщила ему, что Патрик страдал расстройством печени. И причина его смерти не вызывает ни малейших сомнений. Доктор Кагилл поверил мне. И почему бы ему не поверить? Я тридцать лет ухаживала за больными, видела, как умирали пьяницы здесь, в Ирландии. Видела много смертей. Доктор Кагилл абсолютно доверял моему суждению. А потом… – В ее глазах снова засверкали слезы. – Потом умер Дэвид. Сара просила меня дать ей еще мышьяка, и я дала, хотя и не без колебаний. Я сделала это по нескольким причинам. Наименее важная из них в том, что я не хотела возбуждать ее подозрения отказом, к тому же знала о том, что Кашельмара и в самом деле наводнена мышами. Но главная причина в том, что я даже и представить себе не могла, что найдется кто-то еще, кого она захочет убить.
– И она любила дядю Дэвида.
– Именно. Как можно было предположить, что у нее возникнет нужда убить его? Но потом… когда я узнала… Нед, ты и представить не можешь мои душевные муки. Они не прекратятся до самой моей смерти. Если бы я не промолчала, Дэвид был бы жив.
– Вы сделали то, что считали лучшим, тетя Маделин. По-другому вы поступить не могли бы.
– Делать то, что лучше, недостаточно. Нужно делать то, что считаешь правильным. Я не должна была пытаться защитить вас, детей. Я обязана была верить, что Господь вас защитит. Всю свою взрослую жизнь я проповедовала Слово Господне и жила той жизнью, для которой Он меня предназначил. Но когда передо мной встала страшная дилемма, оказалось, что моя вера недостаточно крепка.
Я дал ей поплакать несколько секунд, потом уточнил:
– Значит, вы знали про дядю Дэвида?
– Я не готова была обсуждать это с тобой. Чувствовала, что в состоянии говорить об этом только с Томасом, и нервы мои были так напряжены, что я не могла ничего предпринять, прежде чем не посоветуюсь с кем-нибудь. Я была так расстроена… потрясена… не в себе.
– Дядя Томас поймет, когда приедет…
– Он уже здесь. Приехал час назад. Знаю, он хочет как можно скорее побеседовать с тобой. Я ему скажу, что ты проснулся.
– Хорошо.
Я сел на кровати, обнял ее, поцеловал.
– Дорогой Нед, – пробормотала она, прижимая меня к себе, – какое жуткое бремя ложится на твои плечи!
– Тетя Маделин, теперь все позади. Все кончено.
Но я знал, что не кончено. Не совсем.
5
– Окружной инспектор хотел поговорить с тобой, когда ты придешь в себя, – сообщил дядя Томас, когда мы обнялись, – но тебе не о чем беспокоиться. Мы с Маделин уже подробно обсудили ситуацию и решили, что нужно говорить. Мы считаем, что лучше всего вину за случившееся возложить на Драммонда.
Он помолчал, посмотрев на меня, но я ничего не ответил.
– Нужно только сказать, что в Кашельмаре имелся запас мышьяка. Остальное доделает репутация Драммонда. Они сочтут, что он убил твоего отца, чтобы сохранить свое теплое местечко в Кашельмаре, а Дэвида убил потому, что тот выяснил, что случилось.
– Моя мать сказала что-нибудь про дядю Дэвида?
– Твоя мать молчит. Она в состоянии прострации.
– Хочу, чтобы у полиции не возникало никаких сомнений: мать ни в чем не виновна.
