Баронесса Вревская: Роман-альбом - страница 48

Напишите мне слова два в Карлсбад, poste restante: я там останусь 6 недель. Желаю Вам от души всего хорошего; Вы мне жмёте руки — а я их целую у Вас с великой нежностью и не без грусти.

Ваш

Ив. Тургенев.

Париж.

50, Rue de Douai.

Вторник, 25-го/12-го мая 75.

Два слова, сегодня, милая Юлия Петровна, — сегодня 25-е нов. ст., а Вы выезжаете 25-го старого, т. е. через 12 дней, — письмо это может ещё застать Вас — я выезжаю отсюда послезавтра и через неделю буду в Карлсбаде в Konig v. England, — где буду ждать от Вас весточки — с нетерпением.

А пока целую Ваши руки и остаюсь

искренне Вам преданный

Ив. Тургенев.

Bougival (pres Paris).

Les Frenes.

16, Rue de Mesmes.

Понедельник, 19-го июля 75.

Спасибо, милая Юлия Петровна, за то, что Вы не усомнились послать мне Вашу тоскливую записочку. Я умею ценить подобную откровенность и дорожу ею. Ваше уныние просветлеет — «il n’y a pas d’hommes irrempelasables» — как говорили во времена Революции, — и я уже, конечно, не принадлежу к ним. На первых порах не хочется отстать от привычки; но Вы ясно глядите на вещи, здраво судите о самой себе и о других: всё придёт в свою колею.

Я приехал сюда благополучно — и нашёл всех своих владетельниц в лучшем виде.

Остаюсь я здесь до конца октября — постараюсь работать.

Надеюсь увидать Вас в Париже — перед Сингапуром. Я рекомендую Вас Мещёрскому — а его Вам: он малый, кажется, умный и добрый. От души желаю Вам всего хорошего и целую Ваши руки.

Преданный Вам

Ив. Тургенев.

Буживаль. Bougival (pres Paris).

Les Frenes.

Пятница, 6-го авг. 75.

Мне здесь хорошо — только уж очень лениво и смирно — и погода сквернейшая. (В эту самую минуту над нашим садом проходит гроза вроде карлсбадской, помните?) Воображаю, как Вы кутили в обществе Лихновского и как кружили головы всем этим великосветским аббатам и прочим дипломатам! Но за бешенство, возбуждённое в «террасе с балконом» и других соотечественниках, — примите искреннейшее спасибо. (Кстати, Вы мне ничего не пишете об Алексее Толстом — что, он тотчас после меня уехал?) — Кстати ещё: сами Вы слышали Скобелеву, дурно отзывающуюся об г-же Виардо — или только другие Вам это передавали? Это мне очень нужно знать — и я бы весьма просил Вас не забыть известить меня об этом. Вы в Мариенбаде живете в Klinger’s Hotel — в 40 году, т. е. 35 лет тому назад!! я ходил туда обедать. Не тот я был тогда, что теперь! И для чего я жил в Мариенбаде — от чего лечился — Господь ведает — я был тогда болен одним: неумело воспользованной молодостью. Кажется — и Вам эта болезнь знакома?

Вам так хочется в Индию, что людям, которые Вас любят — а я считаю себя в первых рядах этих людей, — остаётся только желать, чтобы Вы как можно скорее туда попали, хотя исполнение этого желания не может не быть неприятно для Ваших европейских друзей. С другой стороны, во мне таится тайное чувство — что, раз столкнувшись лицом к лицу с этой пресловутой Индией — и насладившись ею, — Вы, пожалуй, подумаете: «только-то?!» — и возвратитесь в наши прозаические страны, в нашу серенькую жизнь. Вы узнаете шубертовскую мелодию:

Если брат Ваш Владимир тот самый, который посетил меня в Петербурге, поклонитесь ему дружески. Надеюсь, что его здоровье скоро поправится.

«Trotz alleadem», как говорят немцы, говорю Вам: до свидания! Когда, где — не знаю — но, вероятно, скоро — и быть может, в Париже. А пока с дружеской нежностью целую Ваши руки и остаюсь

искренне Вас любящий

Ив. Тургенев.

Р. S. Я остаюсь в Буживале до половины ноября нов. ст. Сейчас услыхал о смерти княгини Орловой, жены нашего посланника. Мне очень её жаль. Хорошая была женщина. Я был её шафером в 1858-м году.

Bougival (pres Paris).

Les Frenes.

Четверг, 9-го сент. 75.

Милая Юлия Петровна, Вы начинаете Ваше гамбургское письмо упрёком, которого я не заслуживаю, потому что всегда аккуратно Вам отвечаю; но этот раз мне даже особенно неприятно думать, что мой ответ, адресованный в Мариенбад, Klinger’s Hotel — Вам не попал в руки, потому что там было несколько слов, которые были предназначены исключительно Вам. Не будучи уверен, что и настоящее письмо, адресуемое по Вашему указанию в Ялту, — достигнет своей цели, я ограничусь пожеланием Вам всего хорошего, начиная с путешествия в Индию — а самому себе — Вашего приезда зимою в Париж, так как мне очень было любопытно узнать и увидеть — каким образом Вы понимаете слова: «решительность в разных видах», — на которую Вы будто собираетесь быть способной. Так как Вам угодно выразить своё сочувствие ко мне, то позволю себе прибавить — что я здоров, бездействую — но что-то ужасно скоро стал стариться; так, что если это будет продолжаться в подобных размерах, то через год непременно превращусь в нравственный гриб. Физическим грибом я уже давно. А легкомысленности престарелого лакея, кн. Вяземского, мне природа, к сожалению, не дала.