— У вас орденов больше, чем у нашего комэска. Видно, умеете жить с начальством.
— С начальством? — удивился Пряхин. Он никогда не думал, что есть какая–то связь между наградами и таким свойством характера.
Решил отшутиться:
— А, да, я такой — ласковый, и согнуться во время умею, до самого пола.
— Ну–ну — раскудахтался. Слышала, что самолётов много сбил. Вот уж… — Настя с головы до ног оглядела Пряхина, — не поверила бы.
— Это почему же?
— Молодой вы очень.
— Несолидный?
— И это есть. Ну, ладно, идите вы, а то поссоримся.
Эти последние слова, — и сказанные без улыбки, и будто бы другим, похолодевшим тоном, — не понравились Пряхину, и он вышел из землянки смурной, удручённый. Подумал: «Конечно же в неё тут все влюблены».
Покатились, полетели на быстрых крыльях фронтовые дни Владимира Пряхина. За свой первый боевой вылет на ПО‑2 он был награждён медалью «За отвагу», но вслед за первым вылетом последовали второй, третий, четвёртый… Случались ночи, когда на боевое задание он летал по два и три раза. Бомбил, обстреливал, сбрасывал почту, грузы партизанам. И всегда пугал немцев — над головами спящих гремел, трещал, сыпал огнями и кидал трубы.
Ночные концерты эти он особенно полюбил. И сам включился в подготовку новых «сюрпризов», в режиссуру ночных представлений. И постепенно достиг большого мастерства, стал ведущим «артистом» в эскадрилье. Любил свалиться на врага из облаков, пронестись черным дьяволом, махнуть крылом, зареветь мотором. И бросить бомбы, сыпануть эрэски, рассечь ночную тьму автоматным говорком. И каждый раз угощал немчуру новым «гостинцем», — да таким, что в полночь или на рассвете повскакав в окопах, они уж больше не могли уснуть и днём бродили как тени, как сонные мухи.
Никто бы не смог точно подсчитать урон врага от этих концертов. Были тут убитые и раненые. Но главное — достигалась убыль боевого духа, и этим потерям не было счёта Теперь он уж видел и гордился тем, что никакой скоростной истребитель, и тем более бомбовоз, не мог так оглушить, ошарашить, повергнуть в панический страх, как это умела делать двукрылая стрекоза — «тройка», их маленький, но удаленький самолёт. Ведь только он мог внезапно упасть с неба, колёсами посбивать с ошалевших немцев шапки и шлемы — и так же вдруг пропасть, раствориться в ночи.
Необычным был семьдесят второй боевой вылет. Командир эскадрильи, ставя задачу, сказал:
— Пойдёшь к партизанам.
Склонились над картой:
— Вот здесь, на поляне, сядешь и возьмешь в заднюю кабину живой груз — генерала. Его выкрали из постели партизаны.
— Но он со штурманом в кабине не поместится, — возразил Пряхин.
— Пойдёшь без штурмана. Вот смотри: маршрут простой…
Вылетел в первом часу ночи. Поляну нашёл без труда. В начале посадочной полоски помигивал огонёк фонарика, — так условились с партизанами. Два раза мигнёт подряд и третий — после паузы. «Сигнал»! — обрадовался Владимир и пошёл на посадку.
Возле одинокой корабельной сосны его ждали партизаны. Они быстро затолкали в заднюю кабину генерала, и Владимир пошёл на взлёт. И видел, как к тому месту, где он при посадке коснулся земли, мчались несколько машин, в воздух тянулись нитки трассирующих пуль… Но немцы опоздали.
Заглядывал в кабину штурмана, — там на месте Аркадия Чёрного маячил силуэт спеленанного по рукам и ногам немца. Кивал ему: «Вы уж извините, господин генерал, я бы вас не связывал, но партизаны…»
И смеялся. Он испытывал сложное чувство радости и смущения — всё–таки генерал!.. А немец, видя смеющееся лицо русского лётчика, подавался вперёд, хотел, видимо, спросить: «Куда мы летим?»
На аэродром прилетели глубокой ночью, но их ждали. И кинулись к задней кабине, вытащили немца, развязали, поставили на ноги. Кто–то с ним заговорил по–немецки, но тот сказал:
— Я умейт русский язык. Скажите, куда я попал?
Ему не ответили. Развязали ноги, руки и повели в штабную землянку. Владимир же по привычке обошёл самолёт и сказал механику:
— Пойду спать. Не буди меня рано.
Он как всегда — спал мертвецки, как топор. Ляжет на один бок, на том и встанет. Эскадрилья работала только ночью, и лётчики привыкли спать до обеда. Потом собирались в столовой и после обеда превращали её в клуб, играли в шахматы, домино, танцевали, плясали, пели. На этот раз Владимира разбудил комэск.
