— Отвезёте его в Ленинград на Комендантский аэродром. Взлёт в семнадцать.
Вошли два солдата и предложили генералу следовать за ними. Пряхин же, взглянув на часы, сказал:
— А я час–другой могу подремать.
Желание «подремать» было постоянным, — следствие непрерывных ночных полётов. Пряхин в последнее время ходил на задания по два, а то и по три раза в ночь. И только во сне восстанавливал силы.
Механик Трофимов разбудил командира за час до вылета.
— Как погода? — спросил Владимир.
— Моросит дождичек, но небольшой. Думаю, он вам не помешает.
Пряхин достал из–под подушки пуловер из лебяжьего пуха, — с севера прислали лётчикам, — одел под куртку. На руку взял кожаный реглан, — знал, каково бывает летать в дождь, да ещё если ветер. А ветер над Финским заливом почти всегда, и дождь холодный, даже летом.
Возле самолёта его ждал генерал под охраной солдата. Солдат, завидев лётчика, подошёл к нему, наклонился к уху.
— Надо вязать?
Генерал был одет легко, в одном кителе, и стоял прямо, не поворачивая головы в сторону лётчика.
— Вы легко одеты. Где ваша шинель?
Генерал с презрением оглядел лейтенанта. Сказал:
— Этот вопрос надо задайт там… партизан.
Пряхин протянул немцу реглан, но генерал, сохраняя величественную позу, отстранил его.
— Если так, то мы вас завернем в брезент и свяжем.
— Вязать? Зачем вязать! Если вы понимайт рыцарь, то не надо вязайт, как это делал грубый мужик партизан. Мой честный слов соблюдать порядок.
Генерал смягчился, и в его голосе зазвучала просительная интонация. Владимир подумал: если он будет сидеть в задней кабине, то что он может мне сделать?
Вспрыгнул на крыло, достал из задней кабины ручку управления. На случай беды она была у штурмана, и тот мог управлять самолётом. А в этом полёте ручкой можно было стукнуть по голове лётчика…
— Залезайте в кабину! — скомандовал лейтенант.
Тот обрадовался и легко запрыгнул в кабину. Генерал был опытный воздушный боец, летал на «мессершмиттах» и умел водить многие другие самолёты. Владимир видел, как от штабной землянки отделился командир эскадрильи, но сделал вид, что не заметил его и пошёл на взлёт. На линии старта остановился, прогревал мотор. Тут он вылез на крыло, свернул узлом реглан и с силой сунул его на колени генералу. Немец не сопротивлялся, но и не торопился укрыться регланом. Пряхин посмотрел на комэска, — не даёт ли ему каких знаков? — но нет, командир стоял рядом с механиком, — стоял спокойно, и это значило, что Пряхин может взлетать.
Дождь словно по заказу прекратился, но небо не посветлело. Обыкновенно в ясную погоду лётчики, едва набрав высоту, могли различать южный берег Ладожского озера, а вскоре им открывался и Ленинград, и юго–восточная часть Финского залива, но сейчас всё было скрыто свисающей с неба пеленой сырого воздуха и быстро густевших сумерек. Владимир зорко оглядывал пространство, опасался истребителей, хотя в это время и в такую погоду они летали редко. Он на минуту отвлёкся на приборы и тут почувствовал толчок в плечо, оглянулся: к нему из задней кабины кинулся генерал. Он показывал рукой вверх и вправо и кричал: «мессершмитт!» Владимир толкнул ручку от себя и самолёт клюнул носом в крону деревьев. В стороне у самого крыла засветился пунктир пулемётной очереди. Владимир отвернул в другую сторону и слышал, как по колёсам и крыльям застучали ветки березняка. Мгновенно сработала мысль: от «мессера» не уйдёшь, а генерала во что бы то ни стало надо доставить живым. Он высмотрел небольшую поляну, нырнул в неё, коснулся колёсами земли и направил машину в темневший на невысоком холмике кустарник. Самолёт вязко во что–то погрузился. Владимир уткнулся в приборную доску и потерял сознание. Очнулся он ночью, — и первое, что увидел — лицо немца. В руках у него был пузырёк, и немец, показывая его, говорил:
Нашатырный спирт. Я дал его вам под нос, и вы стал живой.
Генерал смеялся.
— А где вы взяли нашатырный спирт?
— У вас в кабине аптечка. Наш самолёт тоже имеет шпек. И ещё мы имейт шоколад и сигарет.
— У нас тоже есть шоколад, — вяло отвечал Пряхин, — Энзэ называется, неприкосновенный запас.
