Дамуми явился из тьмы, точно сама судьба: его не видели в Надже целых три дня. В этой суматохе, среди криков и воплей, о нем и думать забыли, забыли, что в таких случаях обычно просили его о помощи.
Взоры всех устремились к нему, наблюдая, как он мечется в поисках шейха Мухаммаду. Сверкнула молния, грохнул гром, на землю обрушились потоки воды. Дамуми приблизился к шейху и шепотом спросил:
— Что здесь происходит?
Шейх приподнял голову — и снова уронил ее на грудь. Дамуми увидел, как он схватился за четки. Теперь уж, наверное, не дождаться ответа. Однако…
— То, что видишь, — услышал он. — Каждый раз этот поток для нас — благодеяние и проклятие аллаха… Без него — зло… И в нем — зло.
Шум вокруг замер — люди, верно, прислушивались к их разговору. Дамуми чувствовал: они молча следят за ним.
Глухим голосом шейх добавил:
— Вот он — год жизни…
Ярко сверкнула молния, и, когда смолкли раскаты грома, послышался голос Дамуми:
— Велики ли убытки?
Шейх подождал, пока утихнет гром.
— Тут похуже убытков, сынок…
Дамуми вздрогнул. Подвинулся поближе к шейху, который покорно сидел под дождем на корточках, завернувшись в одеяло.
— Значит…
— Нет, нет! — прервал его шейх. — Пока нет… Но разве ты не слышал причитаний твоей тетки Захры?
Дамуми напряг слух. Крики людей то затихали, то нарастали вновь, и тут же все звуки покрывал рокот взбесившегося грома. Дамуми тряхнул головой:
— Я ничего не слышу. Вопят, как в день Страшного суда. А что, с ней случилась беда?
Шейх помедлил, прежде чем ответить:
— Ничего с ней не случилось… Впрочем, да, случилось.
Он поднял голову: Дамуми стоял перед ним, промокший до нитки. Их глаза встретились, и, несмотря на темноту, Дамуми заметил слезы в глазах шейха. Почему он плачет? Значит, есть какая-то серьезная причина. Дамуми внезапно почувствовал, что сейчас шейх сообщит что-то страшное: беда уже случилась или случится вот-вот…
— Тамима! — произнес шейх и уронил голову.
Дамуми рванулся к нему всем телом, упал на колени, схватил за руку. Шейх перестал перебирать четки, поднял на Дамуми глаза, забормотал что-то невнятное. Не выдержав пристального взгляда Дамуми, он вновь прикрыл веки. Сказал с закрытыми глазами:
— Нет. Пока нет… Пока — нет.
Дамуми взорвался:
— Что значит «пока нет»? Шейх Мухаммаду! Не лги мне. Или все уже кончено, или…
Шейх прошептал:
— Смотри. — Пальцем указал на долину. Дамуми в бешенстве оглянулся. Шейх с горечью бросил:
— Она там!
Сквозь мрак и дождь Дамуми пытался разглядеть долину, залитую водой. Прислушался. Повернулся к шейху, не поднимаясь с колен.
— Ты уверен, что она там? То есть… ее не смыло… — он перевел дух, — пока?
— Она кричит. Это из-за шума не слышно. Там, посреди долины, есть холм. Она на холме, слава аллаху.
Дамуми, поднимаясь, спросил шейха, который снова вернулся к своим четкам:
— А мужчины так ничего и не сделали?
— Они ждут…
Откашлявшись, он продолжал с отчаянием в голосе:
— Они ждут, пока поток не утихнет немного, на то воля аллаха. А мужчины в наше время что женщины. Ты знаешь…
Дамуми резко оборвал его:
— Утихнет он, как же! Он все усиливается, ты же сам видишь, долина вся волнами ходит, полна до краев, а холм-то маленький, я знаю… Да и ты знаешь. — Он завертелся на месте. — О господи! Почем теперь души рабов твоих, а?! Женщины плачут, кто-то помощи просит, а мужчины ждут! Тьфу!
Ряд мужчин дрогнул, пришел в движение. Дамуми не глядя отодвинул кого-то рукой, пошел в сторону палатки. Все гуськом потянулись за ним.
Гневный голос небес смешался с отчаянными воплями людей. Сквозь этот шум вдруг прорвался голос Захры, рыдавшей у входа в провисшую шерстяную палатку, в которой сгрудились женщины и дети. Дамуми, пригнувшись, вошел внутрь. Свет сочился из фонаря, висевшего под потолком. Женщины перестали кричать, увидев Дамуми. Даже Захра смолкла. Никто не произнес ни слова, когда он шагнул вперед и стал развязывать веревку, державшую фонарь. Захра выдавила наконец:
— Дамуми… Дамуми… Тамима!.. Доченька моя, дочь…
Слезы душили ее, не давая говорить. Дамуми повязал фонарь себе на шею. И вдруг схватился за шест, на котором держалась палатка, с силой тряхнул его. Палатка рухнула на головы женщин, заплакали дети. Он вышел с фонарем, болтавшимся на груди, сжимая в руке огромный шест.
