Все это расставила на столике перед камином. Следом вошел пожилой мужчина и торжественно водрузил на стол кипящий самовар. Запахло дымком. Завариванием Константин Кириллович занялся сам.
…Заметив, что створки ворот расходятся, Али приник к винтовке.
Интуитивно оценил расстояние, сделал поправку на мороз и отклонение пули, поймал в прицел сначала притормозившую машину, потом — голову вышедшего из нее человека… Шофер, открывший дверцу и пропустивший человека вперед, перекрыл сектор обстрела… Но Али и не стал бы стрелять — он не видел лица. И еще — он должен получить сигнал, означающий разрешение на устранение заказанной персоны, — короткий писк «маячка», закрепленного на поясе. Значит — ждать. Вот только…
Снайпер установил сверхчувствительный инфракрасный прицел. Произвести выстрел было почти немыслимо: нет, достанет он вполне, и усиленный патрон из такой винтовки мог пробить даже броню легкого «бэтээра» на расстоянии в полкилометра; просто так нельзя сделать точный выстрел. Али стрелять и не собирался. Ему… Ему нужно было слиться с целью, почувствовать ее, стать ее частью, вернее даже — стать ею… Али знал этот парадокс: попасть точно можно лишь тогда, когда стреляешь в себя.
В окуляр прицела снайпер наблюдал два теплых пятна… Вот еще одно и еще… Что-то горячее, очень горячее… Али сглотнул. Ему захотелось кипятка, ему захотелось расслабиться в тепле и ни о чем не думать… Но мысли, странные мысли набегали… Бегущая девочка, взрыв, огонь, пожирающий все… Огонь…
Огонь…
* * *
…Владимир Семенович покойно сидел в кресле и смотрел на огонь в камине.
Щеки его раскраснелись, сухие, маленькие руки он вытянул к огню и потирал их, с удовольствием чувствуя исходящее от поленьев тепло.
— Люди теперь совсем не уважают деньги, — произнес он тихо, словно про себя.
— Разве?
— Именно. Человеки раболепствуют перед ними, поклоняются им, готовы ради денег на все, боятся их притом хуже чумы, но не уважают. Как нечто низкое и подлое.
— Деньги дают возможность многим не скрывать свои пороки, — хмыкнул Решетов.
— Хуже другое, дорогой Константин Кириллович. Пороки не просто не скрывают, их демонстрируют, словно принадлежность к некоей касте! Эти дорвавшиеся до денег индивиды, считающие себя разумными, дают волю всем самым темным своим страстям, списывая все на деньги, и превращают мирную и в общем-то удобную штуку в некоего монстра, которому-де все и служат в подлунном мире, в этакого Молоха, пожирающего не только все живое, но и все святое, все, что было раньше незыблемо в нашем мире — любовь к Отечеству, к родителям, к детям… А обыватель, глядя на творящиеся бесчинства, не презирает их, нет! Он судит, как раб: искоренить, пресечь, засадить за решетку и прекратить! — тайно мечтая лишь об одном: заполучить богатство в свое самодержавное властвование и совершать еще худшие бесстыдства и непотребства, освободить наконец-то из тайников и темниц души алчность, похоть, жажду власти и насладиться самому тем безумием, что видит вокруг! Это ли не отвратительно?!
— А вы не преувеличиваете, Владимир Семенович?
— Если бы… В старости глаза становятся зорче. Помнишь такой термин медицинский — «старческая дальнозоркость»? Не такой он уж простецкий и однозначный… По-иному смотришь в прошлое, по-иному оцениваешь будущее… Или — предвидишь его… Бог знает.
— Коньячку?
— По рюмочке если… Какой у тебя, Константин?
— Помню, вы предпочитаете армянский.
— Вот-вот. Свой — роднее. Да и Армения мне не чужая. Сам знаешь, в моих кровях весь эс-эс-эр замешан. И не поделить.
Мужчины выпили, закусили горячим пирогом. Решетов разлил чай. Владимир Семенович вдохнул аромат, зажмурился, с видимым удовольствием отхлебнул янтарного напитка:
— А вот это, я тебе скажу… Лист смородиновый да цвет липовый я чую, а что еще?..
— Малинка сухая и сам чай. Отборный цейлонский крупнолистовой, немного китайского красного и черный грузинский — мне присылают, есть там специалист.
— М-да… А медок-то гречишный… А что думаешь, Кон-. стантин, о нонешнем времечке?.. По совести — мы друг друга тыщу лет знаем, да и когда еще минутка свободная выдастся вот так вот поболтать… Чечню, как считаешь, навсегда профукали?.. И Россию — можем тоже?..
