— Не обращайте внимания на эту дурынду, Яна Ивановна! Все знают, что она бессовестная подстилка! И не верьте тому, что она тут наговорила!
Я благодарно успокоила своих доблестных защитниц:
— Да я и не волнуюсь. Спасибо за поддержку, без вас эта агрессорша меня бы точно побила. — И повернулась к монитору, старательно делая вид, что печатаю.
Они на цыпочках вышли, а я откинулась в кресле, положила голову на спинку, и замерла, почувствовав горечь во рту. Боюсь, подобные встряски мне давно не по силам. На щеке что-то защекотало, я провела по ней рукой, ладонь стала мокрой. Решительно встала, вышла в туалет, умылась, дав векам высохнуть, чтобы не проявилась краснота. Зажав сердце в кулак, отправилась в читальный зал, язвительно указав себе, что разнюниться и всласть пострадать я себе позволить не могу, для этого у меня слишком много дел.
Но поработать нам с Людмилой не удалось. Она начала чихать, хвататься за голову, и, наконец, попросила ее отпустить. Я не удивилась. Эпидемия гриппа свалила полпоселка, пришла и наша очередь.
Две недели в библиотеке работать было некому, все грипповали. Но вот эпидемия пошла на спад, и на работе стали потихоньку появляться мои замечательные сотрудницы.
В понедельник я сама приползла на работу красная и несчастная. Тетя Галя, первой встретившая меня у своего рабочего места, несколько испугалась.
— Яна Ивановна! Да у вас грипп! — меня умилил столь профессионально поставленный диагноз, и я согласно кивнула головой. Тетя Галя, в восторге от своей изумительной проницательности, пророчески возвестила: — Вам лежать надо, Яна Ивановна! А то заработаете осложнение, и что тогда?!
Я ожесточенно прохрипела:
— А помру тогда, и все дела! По крайней мере жизнь поспокойнее станет. Никто мешать не будет.
От моего глуповатого софизма тетя Галя озадаченно замолчала, и я смогла пробраться в свой кабинет, спиной чувствуя ее скорбящий взгляд.
Люда Пирожкова, вошедшая ко мне с кучей бумаг, увидев мое сверхрумяное лицо, догадливо пробормотала:
— Яна Ивановна! У вас грипп!
Эх, сколько же у нас доморощенных эскулапов! Сейчас она на личном опыте мне поведает, как нужно лечиться. И тут же услышала:
— Знаете, Яна Ивановна, вам надо в постель лечь. И побольше жидкости пить, чтобы температуру сбить. К тому же вместе с водой из организма токсины выводятся, а это во время гриппа очень актуально.
Я саркастично прохрипела, поскольку горло перехватил противный спазм:
— Огромное спасибо, Люда! Я так и сделаю! Это хорошо, что ты вышла на работу и есть кому принять на себя мои обязанности. Как ты знаешь, в пятницу юбилейный вечер нашего дорогого Абрама Серафимовича, в котором я главный ведущий, он же постановщик и капельмейстер. Но, думаю, тебе всё по плечу, и ты прекрасно меня заменишь.
Испуганная Людмила быстренько попятилась к выходу, лепеча на ходу:
— Да нет, Яна Ивановна, мне это не осилить! Вот с детишками утренник провести или викторину, это я пожалуйста, но юбилей с сотнями приглашенных не смогу, уж извините… — и юркнула в спасительную дверь.
Хорошо, что я на нее и не рассчитывала. Наглоталась таблеток и к пятнице стала чувствовать себя почти сносно.
Вечером наш театральный зал был полон. У меня перед глазами плавал кровавый туман, но от чего, от волнения или болезни, сказать не берусь. Всё шло нормально, если не считать нарастающей боли в груди. Вздохнуть полной грудью я не могла и говорила негромко, благо, что во дворце была установлена хорошая аудиоаппаратура, и каждое слово четко отдавалось в огромном зале. А что негромко, так это еще и лучше, потому как задушевней.
Но вот прозвучали все приветственные речи, желающие подарили подарки и облобызались с именинником. Торжественная часть закончилась, и все плавно перетекли в ресторан. А я прямо со сцены потихоньку ускользнула к себе в библиотеку, понимая, что мне здорово поплохело. Что это уже не грипп, было ясно, но вот что? Неужели какой-нибудь сердечный приступ? Этого ещё не хватало!
Упала на кожаную кушетку в вестибюле и замерла, не в состоянии пошевелиться. Ноги-руки так отяжелели, что я впервые в жизни поняла, что значит выражение «налились свинцовой тяжестью». Казалось, я никогда больше не смогу их поднять. Дышать же от острой боли в боку вообще было невозможно.
