Политические преследования, организованные д’Альбером, были суровыми. Сорена и Думерка бросили в Бастилию. Документы бывших откупщиков подвергли проверке, этим занимался среди прочих Бернар-Франсуа Бальзак. Оба компаньона вскоре из Бастилии вышли: против них не смогли выдвинуть ни одного обвинения.
Однако коренные преобразования, разработанные Тюрго, были скомпрометированы. Тюрго хотел уничтожить испольщину, провести фискальную реформу, опирающуюся на частную собственность, пересмотреть многочисленные права на льготные дорожные, ввозные и торговые пошлины; он намеревался посягнуть на привилегии, пожалованные некоторым особам в силу происхождения, занимаемых должностей или принадлежности к определенному сословию: духовенства, судейских, различных гильдий. Но такой подход был чересчур радикальным для страны, где законы вершили отнюдь не экономисты и энциклопедисты и где никто, кроме них, не был убежден, что политические проблемы могут быть решены с помощью разума.
12 мая 1776 года Тюрго и его ставленник, префект полиции д’Альбер, у которого Бернар-Франсуа служил секретарем, были вынуждены покинуть свои посты. «Сомнительно, чтобы люди стоили тех усилий, которые вы прилагаете ради их блага», — говорили Тюрго друзья. «Существует лишь малая часть простонародья, о счастье которой можно заботиться так, как заботятся о счастье стада, предназначенного для забав и труда. Все остальные — лишь пресмыкающиеся и ядовитые твари».
Роскошь есть причина людских страстей, добродетелей и пороков.
Дидро
В 1776 году Бернар-Франсуа еще не познакомился с придворной жизнью, но уже знал цену привилегиям, которые позволяли быть в числе допущенных ко двору. Они проявлялись в расшитом платье, кружевных манжетах, безвкусных украшениях, каретах, которые, по словам Тилли, стали одной из причин Революции. Охота и забавы окончательно погубили касту, у которой средства оставались лишь на содержание «замка», городского особняка да двух десятков слуг.
«Роскоши хвастовства» начали противопоставлять «роскошь комфорта», роскошь набирающих силу либеральных салонов. Финансисты, определявшие направление развития, вовсе не считали за честь служить королю или быть принятыми при дворе. Они довольствовались реальной действительностью: ценили золото не более, чем сафьян, сахар или алкогольные напитки. Точно так же, как некоторые копили золото, чтобы затем найти ему разумное применение, финансисты забивали склады неимоверным количеством купленных за бесценок товаров, которые перепродавали тогда, когда им выпадал подходящий случай. Бернар-Франсуа так же, как и Думерк, познакомился с производителями зерна, скупавшими хлеб, а затем спекулировавшими им. Вскоре он свел знакомство с Габриелем Жюльеном Увраром (1770–1846). В канун Французской революции Уврар сколотил состояние, скупая бумагу и колониальные товары. В течение последующих 30 лет Франция испытывала в них недостаток.
В произведениях Бальзака банкир Нусинген смотрит на историю как на непрерывную цепь спекуляций. Он держит на складах 300 тысяч бутылок шампанских, туренских и бордоских вин; он станет потчевать ими за сногсшибательную цену союзников, которые займут Париж в 1815 году. Все устроилось самым лучшим образом: Нусинген прекратил платежи по ценным бумагам накануне Ватерлоо. Выкупив их по самой низкой цене, он вдохнул в акции новую жизнь, разместив их на рудниках Анзена или Берена, ставших у Бальзака Ворчинскими. Нусинген «приобрел акции этих рудников на 20 процентов ниже курса, по которому сам их выпускал».
Во времена Империи Бернар-Франсуа познакомился также с Ришаром-Ленуаром, мелким лавочником, который предлагал работодателям свои услуги по уборке помещений. Когда дела его пошли в гору, он смог основать большой ткацко-прядильный завод, где работали 15 тысяч рабочих. Он скупил весь хлопок, который вскоре и вовсе исчез с рынка из-за континентальной блокады.
В произведении «Два сна», датированном январем 1828 года, Бальзак описал ужин, на который был приглашен его отец в августе 1786-го. Ужин давал Бодар де Сен-Джемс[6]
