Банкир Жак Лаффитт, финансировавший революцию, более или менее твердо обещал и празднества, и народные гулянья. Получив пост премьер-министра, Лаффитт вспомнил об экономии, какой отличался в годы своей добродетельной юности. Сын бедного плотника, родившийся в Байонне в 1767 году, он, как говорили, составил себе состояние благодаря «зоркости глаз». Явившись наниматься к банкиру Перрего, он получил от ворот поворот, но, выйдя во двор, заметил блеск застрявшей между булыжниками булавки и не поленился нагнуться и поднять ее. Перрего, наблюдавший за ним из окна, немедленно велел вернуть столь экономного молодого человека, которого сделал вначале своим приказчиком, затем компаньоном и, наконец, президентом банка. Впоследствии эту незатейливую историю постарались не только сделать всеобщим достоянием, но и представить ее как урок для молодежи времен Луи-Филиппа.
И вот тот самый Лаффитт, который решил сэкономить на народных празднествах, готовится предоставить тридцать миллионов крупным собственникам, платежеспособным торговцам и предпринимателям.
Бальзак категорически против такой помощи, в результате которой в выигрыше окажется одно государство. «У одних, — размышляет он, — берут товары; у других — ценности. Однажды придется посылать книги тем, кто не умеет читать; кофе — тем, у кого нет хлеба; векселя — тем, у кого нет денег…»
«Слабость и нерешительность» — вот, по мнению Бальзака, главные характерные черты правительства. Правительство без конца лавирует. Вместо того чтобы «предложить власть молодежи» и использовать ее энергию, ее воображение, способные воодушевить остальных, правительство предпочитает съежиться и затаиться. Франция еще не подхватила «революционной болезни», но это может случиться. Самые отъявленные смутьяны, называющие себя «бунтовщиками», высланы в Алжир. «Наши министры не хотят, чтобы их поддерживали, и запрещают ассоциации». «Кого же они преследуют?» — задается вопросом Бальзак. Республиканцев. «Во Франции не наберется и тысячи сторонников республики. Но правительству повсюду мерещится республика».
«Весь народ жаждет, чтобы им правили», но после июля во Франции ничего не меняется. Трон воздвигнут, только его обладатель лишен власти. «Король царствует, но не правит». Подобно Карлу X, Луи-Филипп со всех сторон окружен друзьями, которые «стращают его либерализмом и либералами, которые советуют ему держаться подальше от друзей».
Палату следовало распустить, потому что она показала себя «недостойной революции, совершенной без ее участия», но, главным образом, потому что она представляет Францию 15-летней давности, страну «стариков, доктринеров и трусов». Бальзак именует эту партию прошлого наезженной колеей. «Сегодня либерал образца 1819 года постарел, поглупел, отупел и потерял способность к действиям, сделавшись похожим на эмигранта, вернувшегося домой в 1814 году». Палата ответила на предложение Лаффитта о роспуске отказом. Король настойчивости не проявил.
«Идея о слабости короля распространяется все шире, — пишет герцогиня Брольи Баранту. — Я думаю, что он слишком старается быть осторожным и считает своим долгом никому ни в чем не отказывать».
«Министры, — пишет Бальзак, — горько сожалеют, что у нас нет parliament-rump[27], и потому они лишены тех гигантских легальных и политических средств, которых не предоставила им новая ассамблея, облаченная властью».
Следовало ли распустить и Палату пэров? Во всяком случае Лафайет попытался оспорить наследственный характер пэрства: «Я никогда не мог понять, как можно быть законодателем или судьей по наследству». В конце концов добиться удалось лишь того, что были аннулированы назначения, «произведенные Карлом X».
Прочие пэры остались на своих местах, ведь кому-то надо было судить министров Карла X. Возле здания Пале-Руайаль ежедневно появляются делегации, скандирующие: «Смерть бывшим министрам!» Из семи обвиняемых арестовали четырех министров, и в их числе Полиньяка, схваченного в Гранвилле в момент, когда он собирался сесть на корабль, плывущий в Джерси.
Бальзак реагирует на события немедленно. 20 октября 1831 года он пишет: «Решится ли Палата пэров приговорить к казни людей, осужденных всей нацией?.. Чем больше будет тянуться этот процесс, тем большее брожение в умах он вызовет… Следует набраться смелости и принести министров в жертву. Во всей Франции не осталось уголка, который не грозил бы им смертью, и их последним прибежищем может стать лишь эшафот. Если пэры проголосуют за верное решение и сделают это быстро, они тем самым помогут правительству и спасут от грядущего уничтожения собственное
