- А в чем? - перебил Юрий.
- А в том, что ты должен сейчас же послать телеграмму с отказом!
- Ну, это слишком, Оля! Не обсудив, не посоветовавшись, отказываться!
- С кем ты собираешься советоваться?
- С тобой, конечно!
- Я - против!
- Это твердое решение?
- Да, я решительно против! - громко повторила она, чувствуя, что сейчас расплачется. - Юра, ты больше не любишь меня?
- По-моему, у тебя нет оснований так думать! И вообще, я лишний раз убеждаюсь, как мало все-таки нужно женщине. Просто уму непостижимо, как можно на всю жизнь связать себя с глубинкой, когда перед нами открывается возможность вернуться в Ленинград и по-настоящему построить свое будущее. Если бы ты, допустим, была женой военного, которого бросают с места на место, как бы ты, интересно, поступила?
- Если бы я твердо была уверена, что в "буковых лесах" твоя судьба, твоя жизнь, я, поверь, не задумываясь, поехала бы с тобой... Но, Юра, зачем они тебе? Твои "буковые леса" только повод, чтобы чистеньким уехать из Агура. Ты задумал этот ход давно, когда отказался переоформить договор... Мне до сих пор стыдно смотреть в глаза Бурову, Щеглову, Ползункову... Напрасно ты думаешь, что они ни о чем не догадываются...
- Оля, твое красноречие достойно лучшего применения, - сказал он холодно и спокойно, вызвав у нее еще большую вспышку гнева.
- Как тебе не стыдно иронизировать!
- Какая ты все же эгоистка! Разве я когда-нибудь вмешивался в твои медицинские дела? Разве я возражал против темы твоей будущей диссертации? Что хотела, то и выбрала себе. А ты, решительно ничего не понимая в лесоводстве, берешь на себя смелость рассуждать, что лучше - бук или кедр? И вообще, кажется, я тебе стал противен.
И Ольга, не умевшая лгать, спокойно сказала:
- В данную минуту да!
- Спасибо за признание, дорогая жена! Кстати, я это заметил гораздо раньше...
- Неправда, раньше ты этого не мог заметить. Даже в поезде, когда ты беспрестанно дулся в карты и пьянствовал с этим... писателем, я все тебе прощала. А теперь, теперь... - Она залилась слезами.
Юрий подошел, попробовал успокоить, она резким движением сбросила с плеч его руки. Потом поспешно вытерла глаза и стала убирать со стола.
- Так мы ни о чем и не договорились, - сказал он как можно спокойнее.
- Если тебе так лучше...
- Почему ты говоришь "тебе", а не "нам"? - перебил он ее. Странно...
- Ничего странного нет! Я обязана жить и работать там, где я больше всего нужна. Я - врач! И кроме личного счастья есть еще и счастье общее, всеобъемлющее. Оно - как море, куда вливаются тысячи речек, вроде нашей Бидями. Так же, как море не может без этих таежных речек, так и речки, в свою очередь, если бы они не спешили влиться в него, пересохли бы до самого дна. Юра, я чувствую себя именно такой речкой, хоть малюсенькой, но живой, которая все время в пути, в движении - от истока до самого устья...
- Мы с тобой капли в море, Оля. Убавится одной-двумя каплями, никому решительно не будет заметно.
Она измерила его таким презрительным взглядом, что он не выдержал и отвел глаза.
- Да, зря ты не вышла за Тимофея Уланку. Он местный житель, так сказать, абориген. - И с явным намерением уколоть ее иронически добавил: Тем более что старик приезжал к тебе с... этим... калымом...
Она остановилась в дверях, подумала, медленно обернулась к Юрию и негромко, но достаточно твердо сказала:
- Можешь ехать!
2
Когда Полозов пришел в контору оформлять документы, директор леспромхоза Буров сказал:
- Задерживать вас, Юрий Савельевич, по формальным причинам, понятно, нет оснований. Но как-то неладно получается, что главный инженер уезжает в самый разгар лесоразработок! - И затем более мягко: - Может, подумаем?
Юрий промолчал.
- Давайте отложим вопрос до весны, скажем на апрель-май...
Юрий отрицательно мотнул головой и как можно спокойней сказал:
- При всем желании, Харитон Федорович, не могу. Там у них в академии тоже свои планы. А в вызове предписывается прибыть в Ленинград к двадцатому января.
Тогда Буров спросил:
- Товарищ Щеглов знает о вашем отъезде?
- Я, Харитон Федорович, беспартийный и вряд ли должен согласовывать свой отъезд с секретарем райкома.
