- Раз так, внученьку я вам не отдам! Вот сказала - не отдам, и все!
- Этот вопрос, Наталья Ивановна, мы еще решим, - предупредил Юрий.
- А мне твоего, Юрий Савельевич, решения не надо. Я уже сама все про себя решила. Не дам портить ребенка!
- То есть как это портить? - изумился Юрий.
- А то, что день-деньской спорите, ссоритесь. А Клавочка, думаете, не чувствует этого?
Теперь, когда речь зашла о Клавочке, Ольга медленно поднялась и, вытирая слезы, сказала:
- Не надо, мамочка, не говори так...
Наталья Ивановна перевела взгляд на Юрия и, жалея их обоих, строго предупредила:
- Если так у вас, дети мои, дальше пойдет, то вот вам бог, а вот и порог. Господи, как не стыдно! Что соседи наши подумают? Прожили мы двадцать пять лет в одной с ними квартире, и никогда от нас не слышали никаких споров, а тут скандалы, слезы. Ну и век нынче, ну и век. Не успеют пожениться, уже разлады начинаются. Мы с Игнашей институтов не кончали, а прожили свою жизнь дай бог вам!
- Ну, я пошел! - сказал Юрий, глянув на Ольгу.
Она не стала его задерживать.
Теперь Ольга рассказала матери все. Наталья Ивановна, к удивлению дочери, сперва стала на сторону Юрия.
- Муж ведь он тебе, доченька. Может, ему и нужны буковые. Не все ли тебе равно...
- Нет, мамочка, ему они совершенно не нужны. Он просто ищет повод уехать из Агура. - И растолковала ей, что Юрий, во-первых, не стыдясь товарищей, отказался переоформить договор и что она уже тогда подумала, что это хитрый ход, а во-вторых, она решительно не верит, чтобы в академий нельзя было выбрать дальневосточную тему. - Мамочка, я не могу грубо и неблагодарно бросить людей, которые так верят мне, так любят, что своих детишек в честь меня называют. Потом, мамочка, я ведь пишу диссертацию на местном материале. Мой учитель, профессор Авилов, у которого я сегодня была, не только одобрил мою научную работу, но обещал поддержать, помочь. Просто дико, чтобы я говорила студентам одно, звала их на Дальний Восток, а сама дезертировала оттуда. Я, мамочка, не могу кривить душой, ты это знаешь. Помнишь, отец всегда учил меня быть по-рабочему честной, правдивой. И я, мамочка, всегда и везде, даже в самые мои трудные дни, старалась быть, как отец, как ты, мамочка, честной и правдивой. Я не могу ради личного благополучия идти против своей совести. Не могу! Пускай мне это будет очень дорого стоить, но я не могу, понимаешь, мамочка, не могу! - Опять слезы брызнули у нее из глаз, и она закрыла лицо руками.
Наталья Ивановна чувствовала, что дочь говорит это искренне, со всем жаром своего сердца, и ничего не могла возразить. Когда Ольга сказала о честности и правдивости отца, Наталья Ивановна вспомнила своего Игнатия Павловича и подумала: "Да, Олечка вся в него!" И то, что "Олечка вся в него", было основанием, чтобы согласиться с дочерью.
- Конечно, раз добрые люди верят тебе, нельзя их обманывать. Недаром отец любил говорить: "Единожды солгавши, кто тебе поверит?" Ты от народа отвернешься, так и он, понятное дело, тоже... А без народа-то как потом жить? - И обняла дочь за дрожащие плечи. - Не плачь, доченька, может, еще образумится у вас.
- Нет, мамочка, уже не образумится, - она хотела сказать "образуется", но решила не поправлять - смысл был и так ясен.
- А может, доченька, милые бранятся, только тешаться?
- Нет, мамочка! Это все очень серьезно. Это решается судьба! - И, немного успокоившись, сказала: - Иди, родная, за Клавочкой, ее пора накормить.
Юрий вернулся домой поздно, в двенадцатом часу, когда Ольга уже спала. Наталья Ивановна сразу увидела, что он под хмельком, но ничего ему не сказала. Заметив, что на кушетке лежит подушка, простыня и одеяло, он догадался, что все это для него. Погасил свет, тихо в полумраке разделся, лег и тотчас же заснул.
2
Во вторник утром Наталья Ивановна сказала:
- Ну хватит вам, милые, струну натягивать и, в молчанку играть.
Юрий на это заметил:
- Не я ее выпроводил из спальни, а она меня! Так что, мамаша, моей вины здесь нет.
- Ничего, можешь и прощения попросить!
- Пожалуйста, я готов! - и спросил Ольгу: - Как вам одной спалось, доктор?
