- Зря ты заранее волнуешься! Съездим в отпуск, а там видно будет... Ничего лучшего не найдем, вернемся в Агур.
Ольга закрыла лицо руками и заплакала.
- Оказывается, и у каменных хирургов глаза на мокром месте, - сказал он с иронией. - Успокойся, сюда идет Алеша.
Ольга быстро вытерла глаза, схватила полотенце и подбежала к рукомойнику.
Вошел Алексей Берестов - выше среднего роста, широкоплечий, с очень развитыми мускулистыми руками, покрытыми бронзовым загаром. Его открытое энергичное лицо с некрупными, глубоко сидящими черными глазами спокойно улыбалось.
- А наша Клавушка где? - спросил он, переводя взгляд с Юрия на Ольгу.
- Она с Матреной Тимофеевной в лесу, цветы собирают, - ответил Юрий.
- Вы за мной, Алексей Константинович? - спросила Ольга.
- Звонили из Кегуя, из интерната. Спрашивали, когда выпишем из больницы Кольку Копинку.
- Какая у Кольки температура?
- Все еще держится.
- Пусть еще несколько дней побудет в больнице.
- Хорошо, Ольга Игнатьевна, - сказал Берестов и обратился к Юрию: - А я сегодня с добычей. Поднялся чуть свет, сходил на протоку и за какой-нибудь час полтора десятка форелей поймал.
Ольга ласковыми глазами посмотрела на Берестова. Он перехватил ее взгляд.
- Будем варить уху? - спросил он.
- Обязательно! - сказала Ольга.
Берестов оживился:
- Понятно, что рыба по суху не ходит...
- Это уж как принято, - усмехнулся Юрий, довольный, что к Ольге вернулось хорошее настроение.
С гулянья пришла Клавочка. Пухленькая, белокурая, с большими, как у Ольги, глазами, она вбежала в комнату с охапкой багульника. Платье у девочки вымокло от росы, но она, казалось, не чувствовала этого и была счастлива, что атана, то есть бабушка, обещала сплести из этих цветов новый венок Катьке Юрьевне - так называла Клавочка свою большую скуластую куклу, обряженную в орочский национальный костюм.
- Верно, атана, сплетешь венок? - спросила девочка седую горбатую орочку, которая стояла на пороге с дымящейся трубкой в зубах.
- Айя-кули, хитэ!*
_______________
* Хорошо, дитя мое!
Это и была Матрена Тимофеевна, безродная орочка, жившая по соседству. Чуть ли не со дня рождения Клавочки старушка помогала Полозовым по хозяйству; когда Ольга уходила в больницу, Матрена Тимофеевна оставалась с ребенком. Она привязалась к Клавочке, научила ее орочским словам, и Клавочка, к изумлению родителей, просыпаясь по утрам, кричала сперва матери: "Эня, сородэ!" - потом отцу: "Ама, сородэ!" - что означало: "Мама, здравствуй, папа, здравствуй!" Третьим неразлучным существом в компании Клавочки был огромный вислоухий пес по кличке Хуво - вожак из упряжки Евлампия Петровича.
Пес был занят только зимой, а все остальное время года бродил около Орлиной сопки, ожидая, когда ему выплеснут остатки какой-нибудь еды.
Однажды Клавочка сжалилась над бедной собакой, приласкала ее, накормила досыта, и с тех пор они стали неразлучны. Частенько Ольга со страхом смотрела, как Клавочка возится с собакой - садится на нее верхом, опрокидывает, подминает под себя, волочит за хвост, а Хуво только повизгивает добродушно.
- Клава, перестань возиться, он укусит тебя! - кричала в окно Ольга, на что девочка, заливаясь смехом, отвечала:
- Если укусит, я ему хлеба не дам!
- Ну смотри, озорница! Потом придется тебе уколы делать.
- Твои уколы небольные! - говорила Клавочка. - А мои больные...
- Кому ты делала уколы?
- Катьке Юрьевне, - серьезно сказала Клавочка. - Вчера ее Хуво за носик укусил... Я Катьке уколола цепротып!
Ольга не удержалась от смеха:
- Стрептоцид?
- Нет, це-про-тып! - упрямо повторила Клавочка.
И Ольга решила занести "цепротып" в тетрадку, куда уже записала многие другие слова из Клавочкиной речи, вроде "ресики" - листики, "пузики" - пуговки и т. д.
Берестов, который питал особенную нежность к Клавочке, спросил:
- А когда, Юрьевна, покатаемся на оморочке?
- На оморочке нельзя, а на ульмагде - пожалуйста! - сказала Ольга, встретившись взглядом с Берестовым.
- Почему, эня, нельзя? - недоумевала Клавочка.
- Оморочка маленькая, может опрокинуться, а ульмагда большая, устойчивая...
