Уже смеркалось, когда вдали показался поселок Дата.
Старик привел меня в глинобитный домик к бригадиру ставного невода Антону Дюанке, внуку Никифора Дюанки, который в давнюю весну "худого поветрия" не пустил Быхиньку в свое стойбище...
2
Не каждый моряк, говорили мне, отважится идти через бар на грузовом буксире, однако находятся смельчаки, и с одним из них, Гервасием Кречетом, мне предстояло выйти в Татарский пролив. Накануне старшина доставил сюда из порта два плашкоута с бочкотарой и собирался порожняком в обратный рейс с заходом в прибрежные рыбацкие поселки, где со дня на день ожидали кетовой путины. Меня этот рейс вполне устраивал, я давно хотел побывать у рыбаков и, если удастся, пожить день-другой на ставном неводе и написать очерк в краевую газету, с которой я связан десятки лет.
К сожалению, мое плавание вдоль побережья Татарского пролива, начатое так удачно, прервалось совершенно неожиданно.
Обиднее всего, что шторм разыгрался внезапно, при сравнительно слабом ветре, который подул с Бурунного мыса. Еще недавно небо было высокое, без единого облачка и солнце, уходя на закат, оставляло морю свое тепло. Удивительно, как море быстро менялось: на месте белых гребешков, невинно, казалось, лежавших на поверхности воды, вдруг вскинулись волны, потом вспыхнули и лилово потемнели скалистые сопки и высокие сосны на отвесных склонах отбросили назад свои исхлестанные рыжие кроны.
Сперва мы легли в дрейф и до вечера болтались в открытом море, а когда в баке иссякло горючее, ничего не осталось, как выброситься на рифы.
Как только матросы стали задраивать люк, я подумал об опасности; прижавшись в темноте к железной стенке люка, вдруг почувствовал, как буксир подбросило и стремительно понесло вперед, затем последовал сильный удар - и я упал.
На рассвете подошел сторожевой катер и доставил меня в поселок Нерестовый, оттуда на попутной машине добрался в Агур.
- Вот, доктор, и вся история моей болезни, - сказал я Ольге Игнатьевне Ургаловой, врачу районной больницы.
Она сидела на краешке стула в каком-то тревожном напряжении, словно ей было некогда, и я подумал, что она не очень прислушивается к моим словам.
- Может, перелом у меня? - спросил я, с трудом пересиливая боль.
Минуты две она ощупывала мою больную ногу, а когда хотела согнуть ее в колене, у меня потемнело в глазах и я закричал.
- Спокойно, голубчик! - сказала она, вставая. - Никакого перелома нет. Сильный ушиб коленной чашечки, с недельку придется полежать.
Я решил спросить ее:
- Мне показалось, что вы чем-то встревожены?
- Угадали! - призналась она смущенно. - Мой муж отправился на катере в Бурунный, вероятно, тоже попал в этот дикий шторм.
Она встала, подбежала к окну, перегнулась через подоконник.
Хотя море было отсюда неблизко, грозное дыхание шторма чувствовалось и здесь. На сопках, окружавших Агур, шумела тайга, ветер рвал телефонные провода на столбах, раскачивал разбитый фонарь около больницы.
- Вы напрасно волнуетесь, доктор, не с каждым катером случается беда. Возможно, они успели проскочить или отсиживаются где-нибудь в тихой бухте.
Ольга Игнатьевна закрыла окно.
Уходя, она предупредила:
- Пожалуйста, не двигайтесь слишком, вам нужен покой. А сестре я скажу, что нужно сделать.
Поздно вечером, получив от мужа телеграмму, она пришла поделиться радостью.
- Проскочили все-таки. Наверно, здорово покачало их. Но муж не боится. Он местный житель. А я люблю море издалека.
И незаметно для себя стала рассказывать об изменчивой погоде, о том, что в эту пору Татарский пролив почти всегда штормит, а с приходом золотой дальневосточной осени в природе наступает полный покой.
- Особенно хороша осень здесь, в предгорьях Сихотэ-Алиня, - сказала она восхищенно. - Тихо и солнечно вплоть до октября. Идешь по тайге, уже тронутой багрянцем и золотом, и перед глазами вьется липкая паутина. Наши лесники уверяют, что это паучки-тенетчики украшают бабье лето. - Она слегка усмехнулась. - Жаль, что вы уедете, не дождавшись осени. Это ведь не то, что у нас в Ленинграде.
- Вы разве из Ленинграда?
