Ольга решительно ничего не поняла из объяснений Прохора Ивановича и сказала как можно мягче:
- Ладно, друзья мои, идите.
Ефросинья Ивановна только и ждала этого, бесцеремонно выпроводила их на улицу и закрыла на ключ дверь. Ольге стало неловко, что сестра так грубо обошлась с ними, и сделала ей строгое замечание, в ответ Фрося сердито повела плечами и задернула на окне марлевую занавеску.
Перед Ольгой лежала худенькая пожилая женщина с заострившимися чертами бледного, немного скуластого лица и стонала. Когда она взяла ее руку, чтобы проверить пульс, больная приоткрыла глаза и что-то прошептала синюшными губами.
- Успокойтесь, голубушка, - сказала Ольга, - сейчас мы осмотрим вас и решим, что делать.
Стоявшая в изголовье медсестра подхватила Ольгины слова и стала быстро переводить больной. Потом, при помощи Фроси, Ольга довольно подробно расспросила, давно ли она, Хутунка, больна, случались ли у нее до этого приступы и обращалась ли к врачу.
Ефросинья Ивановна вспомнила, что в прошлом году в это же приблизительно время прежний доктор Александр Петрович выезжал к Марии в Онгохту. Предлагал ей лечь в больницу, но незадолго до этого случилось несчастье с ее мужем, и она не поехала в Агур, отлежалась. Спустя два месяца произошел у нее второй приступ, опять ночью за доктором приезжали, но Александра Петровича на месте не оказалось, уехал по вызову в леспромхоз на Бидями.
- Этот приступ третий... - вслух подумала Ольга. - И, кажется, нехороший.
Во время пальпации больная страдальчески закрывала глаза, прикусывала губы, старалась пересилить боль. Но стоило доктору резко отнять руку от живота, как Мария Никифоровна вскрикнула, заметалась, лицо ее густо покрылось потом.
- Еще минуточку потерпите, - успокаивала ее Ольга Игнатьевна и, вставая, обратилась к медсестре: - Что ж, Фрося, картина, по-моему ясная...
- Что ясно тебе?
- Ясная картина диффузного гнойного перитонита на почве прободного аппендицита...
- Будем оперировать? - спросила Ефросинья Ивановна и, не дождавшись ответа, выбежала из палаты.
Оставшись с больной, Ольга подумала: операция потребует таких знаний и опыта, которых у нее, к сожалению, еще нет. Прошло без малого полтора года после окончания института; семь месяцев она работала в Турнине, в районной больнице, где несколько раз ассистировала при операциях старому хирургу Аркадию Осиповичу Окуневу, Когда она получила назначение в Агур, Окунев говорил:
- Поезжай, девочка моя! Там неплохая больничка. Мой друг и коллега, Александр Петрович, отлично поставил дело. Возможно, за время его отсутствия она пришла в запустение, так ты с новыми силами поправь, где не так. А орочи, скажу тебе, чудесный народ.
На станции, когда вместе со своей женой Лидией Федоровной провожал Ольгу, пообещал:
- Если на первых порах столкнешься с серьезным случаем, не стесняйся, сразу же и звони. Приеду, помогу! Только, пожалуйста, не теряйся, будь посмелее! Было и у меня здесь на первых порах всякое... - И, прощаясь, крикнул по-орочски: - Пэдэм нэйво! Счастливого пути!
Супруги Окуневы были очень добрые и отзывчивые люди. Но когда старый доктор стоял около операционного стола, он весь преображался, словно его подменяли, узкое лицо его с короткой седенькой бородкой делалось суровым, замкнутым, глаза - колючими, злыми. И не приведи бог ассистенту или хирургической сестре замешкаться хоть на одну секунду.
- Черт побери, у вас глиняные руки! - закричал он однажды на Ольгу, когда она, как показалось Окуневу, не так быстро подала ему зажим. - Ну куда же вы годитесь с такими глупыми руками, честное слово! - И вдобавок ко всему, заметив у нее золотое колечко с красным камешком, рассвирепел: Разве вас не учили в институте, что на хирургию нельзя приходить с амулетами! Сейчас же выйдите из операционной, снимите кольцо и снова вымойте руки!
Покраснев от стыда, Ольга выбежала в предоперационную, быстро стянула с пальца колечко, бросила его на стол, кинулась к умывальнику. Пересилив волнение, она с трудом выстояла эти два часа, пока длилась операция. А когда перевезли больного в палату, вышла в сени и разрыдалась.
