- Рано приторочить себя вздумали, - сказал он. - Это при взлете, когда зажжется табло!
- Лечу впервые, прежде ездила поездом, - смущенно призналась она.
- Нет уж, увольте, трястись полных семь суток на колесах, трижды в день ходить через чужие вагоны в ресторан съесть гуляш с подливкой...
Выяснив из дальнейшего разговора, что Ольга врач, он схватил ее руку, сильно потряс:
- Значит, коллега!
Ольга уставилась на него с удивлением - так он не был похож на врача.
- И тоже с Севера? - спросил он.
- С ближнего!
- А я с самого-самого дальнего, - и назвал порт на Охотском побережье.
Тем временем в самолете уже заняли все места и бортпроводница стала рассказывать об ИЛ-62, что этот воздушный лайнер является флагманом Аэрофлота и только недавно, сменив ТУ-104 и ИЛ-18, начал совершать беспосадочные рейсы из Москвы в Хабаровск; что рейс рассчитан на семь часов двадцать минут, а при попутном ветре - ровно на семь! Затем перешла на английский, и так свободно, что даже не понимавшие чужой язык слушали, боясь упустить слово. Были ли англичане в самолете или не были, никто не знал, а японцы были, и, когда бортпроводница закончила, один из японцев как-то странно, одними зубами, улыбнулся и сказал:
- Оцен хорсё! О'кэй!
Зажглось табло, пассажиры пристегнули ремни, гулко взревели моторы. Глянув в иллюминатор, Ольга заметила, что самолет уже оторвался от земли и, слегка качнувшись на вираже, пошел вверх. Она ощутила неприятный гул в ушах, слишком давило на перепонки; морской доктор, - звали его Леонид Иванович, - заметив, как она изменилась в лице, посоветовал пососать леденец, а лучше всего делать частые глотательные движения.
- Спасибо, постараюсь!
Ей и в самом деле от этого сделалось легче, она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Вскоре, когда самолет лег на курс, не стало слышно даже гула моторов, в салоне было уютно, исчезло всякое ощущение полета.
Леонид Иванович спросил:
- Не возражаете, коллега, если я закурю?
- Пожалуйста, курите!
Он выдвинул из подлокотника кресла пепельницу, закурил сигарету и после каждой затяжки рассеивал ладонью дым, чтобы он не попадал на Ольгу.
- Как у вас там на дальнем Севере? - спросила она.
- Природа на Охотском побережье, прямо скажу, дичайшая. Суровые скалы, местами такие высокие, что кажется, прямо из-под облаков отвесно падают в море, и опоясывает их одна-единственная, как ниточка, тропинка. Если с непривычки смотреть вниз - голова закружится. С весны и до осени ходим морем на катерах и рыбацких шхунах. Зимой, хочешь не хочешь, приходится идти по горам, причем поселки рыбаков и зверобоев очень отдалены: до самого ближнего, Нерпичьего, километров двадцать. И вот зимой, среди ночи по радио приходит срочный вызов, скажем, из того же Нерпичьего, и, как на грех, поземка метет, ветер пять-шесть баллов. Идет это врач или фельдшер в кромешной тьме на лыжах, а лицо так и сечет ледяной крупой. До перевала кое-как доберется, а на вершине, глядишь, застанет пурга, да такая, что, оступись, мгновенно сбросит тебя, как перышко, в море. Забыл сказать, - он тщательно погасил окурок, - что медперсонал в основном у нас женский, вчерашние выпускники из института или из фельдшерской школы. На первых порах, понятно, и трудно и страшно, потом привыкают. Да вы, коллега, сами отлично все это знаете, наверно и вам достается?
Он наклонился к Ольге и из-за спины ее посмотрел в иллюминатор.
- Летим над облаками! Если позволите разбудить вас этак в три-четыре часа по местному, увидите сказочную картину, можно сказать, феерию.
- Будить меня не придется, - улыбнулась Ольга, - спать не буду.
Она тоже посмотрела в иллюминатор: купы темно-синих облаков плыли под крылом самолета, а наверху небо сплошь было усеяно крупными звездами.
- Коли вы, коллега, не собираетесь спать, осмелюсь рассказать случай с нашим доктором Норой Даниловной Синичкиной. Это юное создание совершило такой подвиг, что о ней бы гимны петь. К сожалению, ни песен о ней не споют, ни сказок о ней не расскажут. А жаль.
- Интересно, что за случай такой произошел с вашей Синичкиной, что она, как вы сказали, гимнов достойна?
