И, искоса глянув на Ольгу, Уланка спросил:
- Сердце, наверно?
- У Харитона Федоровича и сердце плохое, и давление очень высокое.
Только через два часа к Бурову вернулось сознание, и первое, о чем он попросил: позвать жену. Ольга Игнатьевна послала за ней Катю. Когда Ксения Викторовна вошла в палату и робкими тихими шагами приблизилась к постели мужа, он медленно, с усилием протянул свои большие ослабевшие руки и несколько секунд смотрел ей в глаза. Она взяла его руки, приникла к ним щекой и залилась тихими слезами.
- Ксана... - наконец прошептал он. - Теперь, кажется, все, Ксана...
- Да что ты, Харитон Федорович, - взмолилась жена. - Сколько раз от беды уходил...
Он высвободил руки из ее теплых ладоней, положил их на голову жены, ласково погладил.
- Верно, Ксана... уходил... Нельзя мне было в безвестности умирать... - Он закрыл глаза. - А нынче всю правду про Харитона Бурова знают... Ксана... ребят береги...
- Да что ты говоришь такое, Харитон Федорович!.. - вздрогнув, сказала она. - Доктора еще поднимут тебя! Ведь мы с тобой жизнь-то по-настоящему только и начали...
- Худо мне, Ксана... - простонал он. - Голова горит... Дышать трудно...
- А ты, Харитоша, молчи, не волнуйся. Бог даст, поправишься. Отпуск свой сразу за два года используешь. Отдохнешь.
Он сделал слабое, беспомощное движение руками и устало, будто со сна, немного приоткрыл глаза:
- Ксана...
- Что, Харитоша?
- Там в кителе у меня... партбилет... Ксана...
- Он нужен тебе? - Она тихонечко вышла в коридор и через две минуты вернулась с кителем мужа.
- Здесь он...
- Достань... Ксана...
Отдавая мужу партбилет, Ксения Викторовна вспомнила тот счастливый день, когда Буров принес его из райкома, заставил ее бросить все домашние дела и срочно сшить для партийного билета потайной карманчик на подкладке кителя. Он стоял буквально над душой, ревниво следил за каждым ее стежком и очень волновался, почему она, Ксения Викторовна, шьет в одну нитку, когда можно в две, чтобы покрепче было.
- Ксана, - опять позвал он ее шепотом, - от товарища Щеглова получил я билет... Лично ему в руки... отдашь... Ксана... А на словах передай ему, Ксана, что... твой Харитон Буров всегда... коммунистом был... И там... он показал рукой куда-то очень далеко, - в плену... И после, тут... на Бидями... И умираю, скажи... тоже... Ксана...
- Да что это ты, милый? Неужели прощаешься? - Она, рыдая, упала ему на грудь, стала целовать, а он, задыхаясь, посиневшими, почти остановившимися губами тихо-тихо прошептал ей:
- Спасибо... Ксана... что с малыми детьми ждала... верила... Открой окно... Ксана... я тайгой... травами... подышу.
Ксения Викторовна подбежала к окну, распахнула его настежь. Вместе с голубым лунным светом в палату ворвался свежий росистый ветер. Он, казалось, принес все запахи - леса, воды, трав, цветов, всего, чем так богат в эту пору Сихотэ-Алинь, где Харитон Федорович Буров полной мерой испил свой горький мед.
Вошли врачи.
Ксения Викторовна кинулась к Ольге.
- Неужели все уже, доктор?
- Будем надеяться на лучшее, - тихо сказала Ольга и проводила Ксению Викторовну из палаты.
Однако лучшее не наступило...
...Был уже третий час ночи, когда в дежурной комнате доктор Ургалова продиктовала доктору Берестову последние строки истории болезни Харитона Федоровича Бурова: "Источником кровоизлияния явилась разорвавшаяся аневризма передней мозговой артерии, глубоко внедрившаяся в мозговое вещество".
Берестов закрыл папку, перечеркнул обложку крест-накрест красным карандашом и, спрятав в ящик стола, стал закуривать.
- И мне, Алеша, дайте! - попросила Ольга.
Несколько минут они сидели молча. Потом Ольга поднялась, сняла халат.
- Ну что ж, Алексей Константинович, проводите меня!
Он встал, тоже снял халат, надел пиджак.
Они шли вдоль холмистого берега реки, в лунном свете, среди влажных, обильно усыпанных сверкающими росинками трав и не знали, с чего начать разговор. Так они молча дошли до Орлиной. В это время кто-то завозился на песчаной косе. Они обернулись и увидели человека, быстро сталкивающего в воду ульмагду.
