— Мальчики! — в глазах блеснули слезы. Не поджатые бы губы, да не складка меж бровей — в пору посчитать, что грозная профессорша рада примирению, довольна, что братья поладили.
Однако, Виктор видел, занимало бабушку другое. Она смерила Игоря подозрительным взглядом. Припечатала Людмилу грозной улыбкой. «Молчите!» витало в воздухе. Молчим, молчим, лилось в ответ согласие. Бабкино решение разделить Отрадное имело цену. Какую хотелось бы знать?
— Игорь, я к тебе вечерком загляну, разговор есть, — сказал Виктор уже на улице.
— Пожалуйста, — неохотно согласился тот.
Люда перебила:
— Мы же в гости собрались!
— Ребята, не морочьте голову, — Виктор вскипел. — Я сказал вечером — значит, вечером.
— Я сказал, пожалуйста — значит, пожалуйста.
Виктор тайком наблюдал за Галиной. Она стояла на крыльце с отстраненным видом, дожидалась, пока Игорь и Люда предложат, подвезли ее до города. Те не спешили, не желая мешать Виктору.
— Галя! Мы едем или нет?! — он повел себя как в прежние времена. Одернул командным тоном!
— Едем, — отозвалась она.
— Хорошо выглядишь, — не отрывая глаз от дороги, оповестил спустя пять минут.
— Женщинам к лицу спокойная жизнь.
— Как твой хахаль?
— Он не хахаль, — объяснила Галина. — Он чудесный человек. Добрый, отзывчивый, веселый. Он дружит с Дашкой. Он любит меня.
— Я тебя тоже люблю, — вдруг сорвалось с губ.
«А как же Оля?» — даже испугался Виктор. Ему казалось любовь и русая королевна связаны в его сердце неразрывно.
— Как твоя блондинка? — бывшая жена была в курсе нынешних дел.
Виктор резко затормозил.
— Ни как! — он повернулся к Гале, потянулся губами к родному лицу. — Вернись, Галька. Ну, вернись.
Мгновение ему казалось: она колеблется.
— Нет, — прозвучало, как пощечина. — Нет.
Из всех свалившихся на голову бед, самым заслуженным был Галкин отказ.
Нет. В новой спокойной жизни для бывшего мужа не было места.
Нет. В сердце не осталось тепла.
Нет. Нет. Нет, отвергла его Галина.
Нет, лучше как-нибудь с кем-нибудь; чем с тобой, любимый.
— Ты знаешь, как я тебя любила.
— Знаю, конечно.
Виктор нервно кусал губы. Галкиной любви хватило бы на долгие годы. Он промотал, прокутил отпущенный свыше дар — любовь сильной, умной красивой женщины. Она отдала ему чувство, чистоту, молодость. Он взял, не понимая; спустил по мелочам, не ценя. Что ж теперь волосы рвать в отчаянии? Заслужил! Получи!
— Самое унизительное, — Галка повернула к нему бледное лицо, — ради дрянной поблядушки ты бросил пить, а ради мне не захотел.
Виктор насупился. Не оскорбления в адрес Марины задело его, покоробила суть. Действительно, Марина сумела вытянуть его из бездны. Почему же Галка не смогла?
— Я не думал об этом, — сказал Осин. — Я просто докатился до ручки и, наконец, поумнел.
— Слава Богу! И, слава Богу, без меня!
Да. Не чем крыть. Одно дело жрать водяру и получать удовольствие от процесса, другое — наблюдать результат.
— Ты пил, шлялся по бабам, выкидывал на ветер деньги, забывал обо мне с Дашой. Ты, Осин, сволочь. Обычная сволочь.
Если бы Галка сейчас заплакала, он бы обнял ее, прижал к груди, наговорил бы ласковых словечек, свернул бы с дороги в лес. Он бы помирился с нею. Привез домой, никогда бы не отпустил.
Она не заплакала. В новой спокойной жизни слезы иссякли. В новой жизни, рядом с добрым отзывчивым Романом она лишь бросила в лицо бывшему мужу:
— Сволочь! Обычная сволочь!
Простая констатация фактов не влекла за собой многообещающих последствий, не обещала мир.
— Я тебя и сейчас, наверное, еще люблю, — сказала Галя и отвернула взгляд в окно, — но это ровным счетом ничего не меняет. Я сыта тобой, Осин, по горло. Потому давай условимся: ты сам по себе, я сама по себе. Не лезь ко мне и твоя дочка не узнает, какой ты в действительности.
Виктор только крякнул. Галка, как Ванька-встанька, встанет из любой передряги и еще сдачи даст. Дашка — серьезный аргумент. Дашкина любовь — важнее Галки. Сколько ни есть во взбалмошной шестнадцатилетней девице любви к папочке — столько и есть смысла в Викторе Осине. Он только недавно понял простую истину: Даша — его единственная возможность продлиться во времени и пространстве. Других возможностей не будет. Других уже никогда не будет.
