«Одно другому не мешает, Саид!» Он гонит эту мысль. Откуда-то издалека возникает образ Самах.
Он бережно хранит, словно бесценный талисман, свою тайну. Он даже в мыслях не может представить Самах обнаженной или стоящей в бане в одних сандалиях на толстой деревянной подошве, которая не дает грязной воде коснуться ее стоп. Самах — это вечная женственность земли! В далеком будущем он видит ее только рядом с собой. Они вместе смотрят сквозь резные ставни балкона, вдвоем гуляют в саду, уезжают в другую страну.
Несколько дней назад похолодало. В зимнюю пору Самах представляется ему прибежищем, излучающим мир и тепло.
— Давай пойдем в комнату наверх, — пригласил его шейх Рейхан.
Саид поднимается по внутренней лестнице. Ему кажется, что дыхание Самах оставило легкий след в воздухе, застыло в нем навсегда. Он боится, что шейх Рейхан услышит, как бьется его сердце, заметит, как дрожь пробегает по его телу и лицо то краснеет, то бледнеет.
Шейх сидит на большой зеленой подушке и с умиротворенным видом пускает дым. Вода в наргиле тихонько булькает. Слегка приподнявшись, Саид внимает шейху.
— Этой зимой еще не было настоящего холода.
— Да, зима не такая суровая, как в прошлые годы. Но у нас в галерее холод невыносимый.
Комнаты освещены. Что-то упало. Может быть, кружка с хульбой[32] вырвалась из рук Самах? В этом доме по вечерам покой, семейный мир и безмятежность.
— Мамлюки Таштамира едва унесли ноги сегодня. Если бы мы не вышли из Аль-Азхара и не встали между ними и народом…
— Неужели? Я ничего об этом не слышал. Я сегодня целый день дома. Ты говоришь, чьи мамлюки?
— Таштамира…
— Странно. Он казался таким спокойным, и мамлюки его вели себя прилично… Что это он вдруг так изменился?
— Да ничего подобного! Эмир Хайр-бек плохо отзывался о нем султану. Ходят слухи, что султан собирается его арестовать…
— Неужели? Всю жизнь Таштамир ведет себя безрассудно. Всю жизнь! Совершенно не слушает, что ему говорят!
Саид помалкивает. Разговор принимает занятный оборот. Но Саид снисходителен к собеседнику, пытается как-то оправдать его — ведь это говорит родитель Самах. Достаточно упомянуть имя какого-нибудь эмира или важного сановника, как шейх Рейхан торопится сообщить собеседнику, уверить его в том, что прекрасно знаком с тем, о ком идет речь. Саид как будто невзначай спрашивает: «А давно ли ты знаешь Таштамира, дядя?» Тут шейх Рейхан отклоняется назад, зовет слугу, чтобы тот принес углей для наргиле.
— Вот те раз! Да я его нянчил вот этими руками! Он приходил сюда ко мне, когда был только жалким мамлюком! Я знал его еще до того, как он женился на своей первой жене Хунде Зейнаб.
Саид не знает, действительно ли жена Таштамира зовется Хунда Зейнаб.
— Мне кажется, что Таштамир, — говорит он, — и эмир Малектамер — виночерпий из…
Шейх Рейхан не дает ему договорить и быстро продолжает:
— Малектамер… Малектамер… это тот, который рассудил мой спор с Мусой бен Исхаком по делам казначейства… Малектамер вызвал меня ровно в полночь. Честное слово, ровно в полночь! Я прибыл к нему в Крепость. Да я бывал в Крепости много раз! Никому такое не удавалось, кроме меня! В общем, он поцеловал мне руку… Клянусь аллахом, Малектамер поцеловал мне руку, ведь я старше его! Потом сказал, что знает меня как человека праведного и благочестивого, поэтому совсем отменит приказ Мусы бен Исхака. Помню, как он похлопал меня одной рукой по плечу, а я держал его за другую руку. Да, Саид, сынок, я держал его за руку!
— Когда явился Аз-Зейни Баракят собственной персоной, мамлюки разбежались. Но четверых он все-таки арестовал и отправил в аль-Мукашширу.
— Аз-Зейни?.. Баракят? О господи, мне же надо зайти к нему через пару деньков! Он присылал за мной…
— Аз-Зейни Баракят присылал за тобой, дядя?!
Эх, поспешил Саид с вопросом! Обычно он помалкивает, а тут вырвалось. Почему именно сейчас?
— Аз-Зейни — мой друг, — отвечал Рейхан. — Мне надо бы его навестить, да вот здоровье не позволяет.
— Да пошлет тебе силы аллах!
— Да кто он такой, этот Зейни, сынок! Таким, как он, трудновато было войти ко мне, они бежали у меня в свите. А все же скажи, довольны им люди?
