Мы медленно шли вдоль длиннющей стены барака, и, старательно ступая в соль, я все хотел, чтобы она, как снег, захрустела.
— Да-а, — вздохнул я после паузы. — Итальянцы денег не жалеют.
— Ну ты даешь! — прыснула Зина. — Ты, Никита, просто как мальчик-девственник: родился, удивился — так и остался. Да итальянцы здесь за гроши картину снимают! Они и приехали-то сюда именно потому, что Энрико, продюсер ихний, не слишком денежный. Даже в Польше знаешь сколько человеку за массовку платят?.. Пять долларов в час. А у нас за эту фигню он будет тебе сутки пахать. И главное, делай с ним что хочешь. Наши на все согласные — они ж выносливые, как эти…
В этот момент мы прошли барак и остановились. За его тыльной стеной пряталась от ветра чуть ли не целая рота стриженых ребят. Были они абсолютно голые и, когда увидели нас с Зиной, многие повернулись спиной, а кое-кто скрестил руки на причинном месте. Молоденький круглолицый лейтенант, единственный одетый человек среди этих розовых тел, выглядел нелепо, хоть и довольно ладно сидела на нем новенькая форма. Зина окинула всех хозяйским взглядом и повернулась, готовая уйти. Но тут подскочил лейтенант:
— Послушайте, ну когда же начнут? Я уж не знаю, как с солдатами, холодновато вот как бы им. Я уж и отжиматься их заставлял, и прыгать… Кросс же тут не побежишь в таком-то виде. Все забрали, понимаешь, из барака выгнали…
— Там женщины, — строго сказала Зина.
— Я понимаю… — кивнул лейтенант. — Но никто вообще ничего не знает. Что с нами будет?
— Как это не знает! — Зина вытаращила глаза. — Кому надо, тот знает. После обеда будет ликвидация: вас будут расстреливать и сжигать. Вот там, Зина махнула в сторону неказистого строения, — готовится декорация, так называемый «объект стерилизации».
— А как это? — робко улыбнулся лейтенант.
— Что «как»? — Зине, казалось, нравилось благодаря осведомленности демонстрировать собственное превосходство. — Вас приведут как бы на медосмотр. Тех, у кого чистая, гладкая кожа, будут отмечать краской, чтобы потом такую кожу содрать. Каждый будет вставать под планку, вроде бы рост мерить, а в это время из дырки в стене ему — пух! — в затылок и поволокли в разделочную комнату. Там вот сейчас краска высохнет: ее всю в красный цвет выкрасили. — Зина описала рукой несколько круговых движений.
— Но когда же это начнется? — взмолился лейтенант. — Нам бы хоть чуточку согреться.
— Я же сказала, после обеда.
Лейтенант развел руками:
— Так зачем же нас сейчас?..
Зина опустила глаза, выгнув дугами брови:
— Так режиссерская группа распорядилась. Это не мы, это итальянцы. Я им хотела чё-то там доказать, но они говорят, так лица будут позамученнее, как у настоящих пленных.
— Это уж точно, — усмехнулся лейтенант. — Но они же заболеют, этож первогодки.
— Ну, вы костерчик разведите, — посоветовала Зина.
— Из чего?! — почти вскричал лейтенант.
— Ой, не знаю, — сморщилась Зина. — Оно мне надо?
— Сейчас. Давайте соберем что-то, — вызвался я. — Есть же тут какой-нибудь строительный хлам.
— Да ни черта тут нет! — с досадой отвернулся лейтенант.
И тем не менее мы пошли собирать с ним хоть какие-нибудь дощечки и щепочки. За этим занятием застала меня Франческа, примчавшаяся в лагерь с различными поручениями от своего гениального папочки. Оказывается, неистовый Джакомо в это время руководил съемкой возле какого-то заброшенного железнодорожного полотна. Увидев меня, Франческа подошла, протянула мне руку и приветливо улыбнулась, обнажив крупные белые зубы:
— Буонджорно!
Улыбка у нее оказалась довольно обаятельная, что меня, запомнившего ее со дня знакомства черной и угрюмой, как римская легендарная волчица, немало удивило. На этот раз она мне показалась даже красивой, этакая Кармен, заставляющая взыграть мою приостуженную ранней осенью кровь.
— Комэ си трова куи? — спросила она, слегка прищурив черные глаза.
Я глупо улыбнулся и растерянно пожал плечами. Но тут выручила вовремя подскочившая переводчица:
— Как вам здесь нравится?
Я закивал, как глухонемой, и, плотно сжав губы, неожиданно сам для себя показал большой палац: дескать, все о'кей.
