Мне кажется, что меня перевели во что-то вроде лазарета, но сделали со мной немного. Доктора осмотрели меня и решили, что со мной не стоит возиться. Со мной в принципе все было в порядке. Мне просто хотелось превратить свой мозг в белое пятно и все забыть. Но от меня никак не уходили образы дрожащих передо мной жвал и щупалец, а я сам был весь перемазан липучкой от сети. И еще мне трудно было прогнать образ внутренностей, которые, словно детали детского конструктора, сыпались из тела существа, один взгляд которого мог бы заставить сердце ребенка остановиться. И еще вонь скипидара и миндаля.
В какой-то момент появилась Сьюзен.
Она нежно провела рукой по моему лбу. Она плакала.
— Ох, Джейк, — сказала она.
— С тобой все в порядке? — спросил я спокойно. Потом я очнулся. — Сьюзен, — сказал я, и все показалось сном. — Сьюзи. Господи, Сьюзи.
Я встал, Сьюзен зарылась лицом в мою грязную куртку и зарыдала.
Ее голос был приглушен курткой, а она что-то жалобно причитала.
— …Я виновата… это все я виновата… — это все, что я мог расслышать.
— Да нет же, нет, — сказал я.
Она поплакала еще, потом подняла голову. Она выглядела гак, словно плакала много часов. Неужели прошли часы с тех пор, как я поднялся из этих глубин под фальном?
— Бедная Тиви, — сказала она, и губы задрожали. — Как я могу теперь…
Она снова зарылась в меня лицом и вся дрожала.
— Ну-ну…
Честное слово, я так и сказал, как ребенку: ну-ну…
Кругом кто-то суетился. Рагна вышел из какого-то помещения, которое, наверное, служило кабинетом какому-то чиновнику, а мы сидели в его приемной.
— Достойная личность, к которой я сейчас обратился, — сказал он нам торжественно, — мечтает воззриться на вас лично, поскольку мы как раз обсуждаем ваш вопрос.
Мы вошли в пышный кабинет, который больше напоминал спальню. Ногой, который занимал этот кабинет, был одет в вишневые пышные одеяния и развалился на диване, как немыслимый восточный сатрап. Манеры его были небрежны, не сказать — оскорбительны. Он и Рагна обменялись несколькими словами. Мы стояли рядом.
Примерно минут пять они разговаривали, потом чиновник выплюнул какое-то слово, очевидно, оскорбление, встал и вышел через противоположную дверь.
— Почему вас обвиняют? — спросил я Рагну. — И что он тебе сказал?
— Он назвал меня так, как зовут нашу расу остальные ногоны, иными словами, что мы существа, которые вступают в неестественную половую связь с безглазыми животными то есть, пещерными животными. И нас не обвиняют, собственно говоря, не так уж и обвиняют. Им наплевать на Тиви. Вот пожар для них — дело страшное, это понятно. Можно сказать, что так им и надо, за то, что они живут на таких свалках, господи, крысы.
Если говорить точно, все это коровьего дерьма не стоит.
Я все-таки не мог понять до конца, но не стал расспрашивать, уверенный в том, что объяснение будет длинным и запутанным.
Мы отправились домой.
Медики ахгирров привели меня в полный порядок, и, пока я выздоравливал, техники починили нам трейлер. Никто ни слова не сказал о смерти Тиви. У ахгирров, как нам показалось, похорон не было. Что они делали с останками, нам тоже не сказали.
С нами ни в коем случае не говорили и не поступали так, чтобы мы почувствовали, что в чем-то виноваты. Муж Тиви Угар пришел к нам и сказал, что Тиви погибла, выполняя свой долг ученого. Это было все, что он сказал.
Однако состоялась церемония, в которой приняли участие и мы, люди. Вся коммуна собралась в огромной центральной пещере и сидела на прохладном каменном полу в полном молчании час или два. Потом они все встали и пошли по своим текущим делам.
Я провел два дня, вылеживаясь в роскошных апартаментах Рагны и его жены, уставясь на полированный гранит стены в спальне. Я видел, как странные образы роятся в зернистой поверхности. Лица Тиви, Сьюзен, Дарлы, моего отца. Сцены из моей собственной жизни тоже темные: смутные, словно я смотрел в зеркало, запачканное множеством рук, рук забвения.
Постепенно я стал выходить из такого состояния и через неделю более или менее вернулся в норму.
Прошли три очень занятых и напряженных дня, прежде чем мы попрощались с ахгиррами. Я наблюдал за последними стадиями ремонта. Ариадна тоже получила косметический ремонт и многочисленные внутренние переделки, но в конце концов и ее признали годной для путешествия. Она все еще была пурпурной, и цвет ей шел.
