Но наступил большой период праздников ахгирров, когда все бросали работу на неделю. Законы были очень строги никакой работы, никаких покупок, ничего совсем в эти святые дни. Они назывались Временем Постижения Глубинных Уровней (это весьма несовершенный перевод). Эти праздники считались самыми священными в году.
— Не сомневаюсь, что и секса в эти дни тоже не полагается, — высказала свою догадку Сьюзен. — Очень жаль, что некоторые религии так устроены.
— Я даже не уверен, что то, что они исповедуют, можно назвать религией. — Я подумал и сказал: — Мне кажется, что и то, что исповедуешь ты, нельзя назвать религией.
— Телеологический пантеизм — это не религия. Это просто точка зрения на вселенную и ее процессы.
— Угу. Расскажи мне про это побольше.
— Потом. Давай-ка посмотрим, что тут вокруг.
Кроме просто прогулок, Сьюзен и я воспользовались свободным временем, чтобы исследовать некоторые части огромной пещерной системы, в которой ахгирры устроили свои дома. Это было потрясающее место. Во мне есть какая-то клаустрофилия, любовь к замкнутым пространствам. Я обожаю пещеры, и Сьюзен оказалась таким же восторженным спелеологом.
Поэтому мы отправились в мирную тишину необжитых регионов пещер. Мы ходили по гладкостенным залам, галереям, в которых была масса уровней, огромным пещерам с фантастическими скальными монументами, которые стояли во тьме, как часовые. Мы шли около потоков лавы, застывших миллионы лет назад, ползли по туннелям, похожим на влагалища, потому что прохождение по ним будило в психике воспоминания о рождении. Однажды мы пролезли по извилистому боковому ходу, который уперся в грот-мешок, где стены восхитительно сверкали огнями в свете наших фонариков. По гроту протекала подземная река, спускаясь небольшим водопадом. Мы там провели условную ночь, восхищаясь красотой места. Мы открывали в нем все новые и новые прелести.
Были и другие чудеса. Мы находили сферические залы, сотни их были раскиданы по всем пещерам. Видимо, их сформировали газовые карманы, замурованные кипящей лавой. Мы звали их куполами наслаждения. А в тех местах, которые не были затронуты вулканическими проявлениями, на каждом шагу попадались странные геологические формации. По большей части те процессы, которые тут проходили, были совсем не похожи на соответствующие земные. Там были залы, которые по стенам были словно заглазурованы слоем стекла толщиной сантиметров в десять, были там и залы, походившие на комнаты, которые архитекторы Баухауса могли бы придумать под влиянием мощных наркотиков, пещеры, которые выглядели так, словно были убранством кафедральных соборов, альковы, где наплывы лавы образовывали весьма интимные уголки, проходы со стенами в узорах и складках, пещеры с резными потолками, портики с тонкими изящными колоннами, и все это было безошибочно природным образованием. Прямых углов тут не было. Скалы были обточены, но не срезаны. Никаких следов резца, никаких обломков, которые свидетельствовали бы о том, что камень кто-то обрабатывал. Ничего подобного. Во всем этом была хаотичность природы.
И ни одного хоть плевого сталактита во всех пещерах.
— Я всегда забываю, — сказала Сьюзен, — это сталактиты свисают сверху, а сталагмиты торчат вверх? Или наоборот?
— Нет, по-моему, ты права.
— Я вечно их путаю.
— Ну и ладно, тут и так нет ни одного, чтобы ты могла их путать.
— Чтобы меня запутать, много не надо.
В первородной тьме, как в матке, Сьюзен прижалась ко мне теснее.
— Интересно, почему, — сказала она.
— Что — почему?
— Почему тут ничего этого нет?
— Ничего — это ты о чем?
Она куснула меня за ухо.
— Сталактитов, глупый.
— А-а-а. Нет извести, вот почему.
— Извести?
— Угу. Я думаю, причина в этом. Это же практически безжизненная планета. Так получается по словам Рагны. По большей части тут живут микроскопические организмы. Жизнь тут так никогда и не начиналась. А известняк — он получается из таких организмов, как кораллы, полипы, всякое такое. Там, на земле, все это есть. А тут — кто знает, какие тут процессы, если они тут вообще есть. Чтобы получились сталактиты, нужно, чтобы была вода, богатая карбонатами или еще чем-то в этом роде.
