— Я не могу по-настоящему объяснить все это, — сказал Сэм, — у меня нет таких знаний и возможностей, чтобы перевести все это на нормальный язык. Не так я запрограммирован. Я могу сказать вам цифры, но вам они не потребуются.
— Сэм, — сказал я. — Это радиация, это излучение. Я насчет этого думал. Даже на скорости света мы должны были бы врезаться в случайные атомы водорода со страшной энергией. Они просто бы поджарили нас. Какой у тебя уровень на счетчике?
— У меня на счетчике нет никаких высокоэнергетических частиц, но я засекаю очень высокочастотные фотоны, примерно раз в секунду. Что, собственно говоря, не представляет собой слишком большой угрозы для здоровья.
— Ты говоришь, ты засекаешь их на скорости, большей скорости света?
— Нет-нет-нет, разумеется, нет. Свет, который проносился бы со скоростью выше световой? Положение еще не до такой степени чокнутое. Я говорю, что в прошлом эти маленькие мерзавчики были звездным светом.
— О-о-о…
— Мне вот как кажется. Мы только что пересекли световой барьер. Никакого гиперпространства, никакого пятого измерения, никакой такой чепухи. Мы просто движемся быстрее света.
— Ох, — сказал я снова, не зная, что еще добавить.
Сьюзен была совершенно сбита с толку.
— Так ведь это, как говорят, невозможно?
Мы все посмотрели на нее.
— Я просто хотела помочь, — сказала она неловко.
— Давайте поедим, — ответил я.
Наше путешествие в космосе продолжалось три дня. Мы проводили это время примерно так же, как и раньше: ели, спали, занимались своими личными делами, играли в карты, играли в шахматы. (Сэм взял нас всех и вызвал на турнир разумеется, он победил всех участников одной левой. «Это не я, это мои игровые файлы», — сказал он скромно.) Мы читали, болтали, хотя все это постепенно сошло на нет. Мы обсудили уже все, что можно, и у нас уже не осталось материала для легкой светской болтовни. Мы решили не рассказывать друг другу своих биографий. Карл все еще очень сдержанно относился к тому, чтобы рассказать все про свое САМИ ЗНАЕТЕ ЧТО, но он сказал, что собирается с духом.
Сэм в конце концов признался мне, что перестал пытаться вынести какой-либо смысл из того материала, который поставляли ему его приборы. И очень скоро он вообще перестал получать от своих датчиков информацию.
— Там просто ничего нет, как я понимаю, — сказал он. — Я не готов к радиоастрономическим замерам, поэтому нет смысла даже пытаться делать какие-то построения и умозаключения.
Как-то утром во вторник… Собственно говоря, это был вторник, четырнадцатое марта — по крайней мере, это было там, на маленькой голубой планете, где БЫЛ вторник. Это было, может быть, миллионы лет в прошлом или в будущем, кто знает. По крайней мере, где-то около вторничного утра мы заметили впереди что-то. То есть, Сэм заметил через светоувеличитель. Я посмотрел в окуляр. Ничего, кроме слабого потока света. Через пару часов, однако, он сделался ярче.
— Звезда? — высказал предположение я. — Это означало бы, что мы не превзошли скорость света, так ведь?
— Мне тоже так кажется. Собственно говоря, судя по голубому сдвигу, я бы сказал, что мы движемся примерно чуть медленнее нуля целых девяти десятых и снижаем скорость.
— Стало быть, мы прибываем на место?
— Ну, если рассудить, что кругом ничего более примечательного нет, наверное, это и должно быть то самое место… так мне кажется.
— Хм-м-м-м.
— Только вот никакой, даже самой завалящей звездочки, нет, — сказал Сэм.
— Что же это такое?
— А черт его знает…
Я снова сел на водительское сиденье.
— Из того, что нам говорил Юрий, выходит, что мы сейчас находимся на миллиарды лет назад по отношению к развитию пашен вселенной, причем невозможно сказать, на сколько миллиардов в прошлом. Наверное, мы попали в настолько далекое прошлое, что даже звезды тогда еще не существовали. Может быть, то, что мы видим — это квазар.
— Нет, если ты настроишь по вот этим данным эту вот штуковину, то увидишь, как должен выглядеть квазар.
Я направил телескоп как следует и посмотрел. В фокусе оказалось мутное светящееся пятнышко с ярким хвостиком, отходящим от него в сторону.
