Настасья отпрянула.
— Не смей трогать её! — Евген мгновенно загородил Настю собой. — Не то будешь иметь дело со мной. Иди куда шёл!
Морфиус тихонько усмехнулся и произнёс:
— Гонишь меня. А ведь скоро сам ко мне придёшь. Будешь искать — да только искать меня не нужно. Кликнешь — и я уже здесь. Доброй ночи, — и с этими словами он развернулся, и споро зашагал мимо них прочь.
— Псих ненормальный! — крикнула ему вслед Настасья. Видно было, что она сильно напугана.
— Пошли скорей, пока ещё кого-нибудь не встретили, — сказал Слава.
Ночь навалилась на них со всех сторон, и только яркий свет магических пуль освещал им путь. Они поспешили к Порталу, и Пончик по дороге все ещё продолжала глухо рычать.
* * *
— По-моему, это ужасно, — Малиновская, стоя у зеркала в примерочной, приложила к своей груди полосатую красно-чёрную кофточку. — Я в ней буду на Фредди Крюгера похожа.
Дело было, разумеется, в их любимом ГУМе, куда они с Настасьей выбрались отдохнуть ото всех, чтобы заняться своим излюбленным времяпрепровождением, а именно — шоппингом. Выбирая одежду, они всегда заходили вдвоем в одну примерочную кабинку — так было быстрее подобрать себе нужную вещь, потому что обе они мерили всё подряд — кому что подойдёт, благо размер у них был одинаковый, да и всегда имеется возможность посоветоваться в выборе наряда. Вообще, Марию опасно было отпускать в такие места, как, например, магазины, без присмотра, потому что она не успокаивалась до тех пор, пока не накупала себе всего, на что только хватало денег. Ольга Александровна прекрасно это знала, поэтому всегда давала своей дочери ограниченную сумму, чтобы в конце месяца им не пришлось жевать на пару чёрный хлеб с солью.
— Не очень, да? Как ты считаешь? — спросила Маша.
— Да-а-а… — как-то несколько рассеянно отозвалась Настя. — Я согласна. И самое страшное — то, что мы не в силах ничего изменить.
Малиновская обернулась к подруге и увидела, что Настасья смотрит не на неё, а куда-то совершенно в другую сторону.
— Ты о чём? — не поняла Маша.
Настя вздохнула, задумчиво глядя перед собой, как будто видя Машку в первый раз, и произнесла:
— Да я все думаю. О себе. О Евгене. О Морфиусе. Его слова никак не идут у меня из головы. Что это значит: «скоро сам ко мне придёшь»?
— Ах, вот ты про что, — Маша начала натягивать очередную непонравившуюся ей кофту обратно на вешалку. — Выбрось всё это из головы! Этот Морфиус, он… не все дома у него, короче говоря. Лепит всякую чушь. И закрой поплотнее штору — на нас какой-то парень пялится. Хотя он довольно симпатичный… — неожиданно закончила она.
Настасья потянулась, ещё больше надвинув синеватую, замызганную занавеску на карниз, отделяющую кабинки от торгового зала, и сказала:
— Ты действительно так думаешь? Возможно, не стоит обращать внимания. Или говоришь это лишь для того, чтобы я не накручивала себя?
Маша, застряв в новой кремово-белой блузке и тщетно пытаясь по ошибке пропихнуть голову в рукав вместо ворота, замерла в удивлении — иногда она поражалась Настиной интуиции и способности видеть подвох. Хотя, с другой стороны, она ведь не полная дура, — естественно, Настасья догадалась, что я просто пытаюсь её успокоить — подумала Маша. Она не хотела говорить подруге, что и сама в тот вечер сильно испугалась, особенно в той части речи, которая касалась непосредственно Настасьи. Но говорить сейчас об этом было бы глупо — человек и так напуган, а я ещё подолью масла в огонь — решила Малиновская.
— Ты знаешь, я тебе честно так скажу, — Машке удалось, наконец, справиться с блузкой, и она выдохнула, слегка растрепанная. — Во всю эту шизофрению из уст разных идиотов я не верю. Но, тем не менее, все это дает некие поводы для размышлений. Не для беспокойства. Просто для размышлений. Согласись, ведь Евген очень изменился в последнее время. Мы не можем этого не замечать.
— Да, ты права. Он стал каким-то грубым, резким, — подтвердила Настасья.
— Иногда я не понимаю, абсолютно не понимаю мотивов его поведения, — Маша сняла с крючка топик и так и замерла с ним в руке. — А это, знаешь ли, пугает меня в людях больше всего. Я не спорю, любой человек может злиться, выходить из себя, совершать дурные поступки, может безумно ошибаться, в конце концов, но если он при этом способен логично объяснить, почему он это сделал — я от него отстану. То есть я могу, разумеется, выносить ему мозг, потому что буду не согласна с его точкой зрения, но, по крайней мере, я буду понимать, почему он так поступил. А когда я не понимаю, — она выделила голосом последние два слова. — Мне становится страшно. В таком случае, я не знаю, чего ожидать от человека.
