Непредвиденный ужин в стенах замка прошёл просто замечательно: дварфы накрыли им стол в Румынском чертоге и принесли множество разнообразных блюд на любой, даже самый привередливый вкус. Друзья трапезничали не только в компании Флавиуса, но и решившего присоединиться к ним Алексиса. Флавиус за столом много разговаривал и много шутил — кажется, в отсутствии Сильфиды он вел себя как мальчишка, оставшийся без присмотра старших. Алексис же, напротив, говорил мало, был как всегда серьёзен и оттого немного величественен. Ребята уже привыкли к такому его поведению — это вовсе не означало, что Алексис угрюм или у него плохое настроение — просто воин Нифльхейма и Хранитель чертогов Маханаксара всегда сохранял твердость духа и невозмутимое спокойствие.
Бирюк с Таней спускаться к ужину не стали — Таня, разумеется, по причине плохого самочувствия, а Бирюк остался с нею на всякий случай, если его девушке вдруг неожиданно снова станет плохо, поэтому еду им принесли прямо в комнату.
За разговорами и сытным ужином незаметно пролетел остаток вечера. Дождь за окнами немного поутих, и черная ночь укутывала в свои объятия тонкие, как иглы, слегка серебрящиеся в темноте башни Нифльхейма. Тем временем дварфы всем застелили кровати в остальных спальнях.
Так как у каждого была предусмотрена своя комната, Малиновской поначалу не слишком понравилось, что она должна будет провести свою первую ночь в замке совершенно одна. Честно говоря, было немного страшновато — сейчас она бы предпочла что-то вроде пионерского лагеря, когда все девочки ночуют в одной комнате, а все мальчики — в другой. Да и вообще, одно дело, когда ты ложишься спать хоть и одна, но в своей собственной квартире, где все знакомо, мило и уютно, и совсем другое — пытаться уснуть в огромной кровати, на которой может поместиться ещё человек пять, а спальня настолько большая, что по ней гуляют сквозняки и ты с трудом видишь в полутьме окружающие стены.
Пока дварфы зажигали им свечи на длинных витых канделябрах, сделанных в виде древесных крон, все ещё долго ходили друг к другу из спальни в спальню, разглядывая, как и кого устроили, у кого лучше обстановка и вид из окна. Так как все помещения находились на одном этаже и располагались достаточно высоко, практически у всех открывался чудесный вид на Рябиновую долину. Спальня Антона оказалась угловой, и у него — единственного — из окон была видна не только залитая луной равнина, но и одинокий, седоглавый пик Расстегайны — высочайшей вершины Зеркальных гор. Комната Семёна была, наоборот, ближе всех остальных вмурована в плечо горного склона, и он немного недовольно бурчал, что у него не видно ничего, кроме каменных осыпей горы и едва заметной тропы среди кряжей (как раз той, по которой они поднимались к Ивонну), но ему, по большому счёту, было всё равно.
Евгений не переставал возмущаться нахальству Бирюка, который — как он считал — под предлогом плохого самочувствия Татьяны остался ночевать вместе с ней. Сам он, очевидно, тоже хотел провести эту ночь со своей возлюбленной, но Настасья в достаточно жесткой форме посоветовала ему «не слоняться по замку, а закрыть рот и лечь у себя в спальне». Евген обиделся и ушёл спать самым первым из всех.
Время давно перевалило за полночь, и понемногу, один за другим, все оставшиеся на ночь в замке друзья уснули. Догорели оплывшие свечи, растекшись в витых канделябрах лужицами застывшего воска, и Нифльхейм погрузился в абсолютную, недвижимую тишину, какая бывает лишь в сумерках глухих лесов и чащоб, где никогда ещё не ступала нога человека. Тихо было в коридорах и залах, в величественных чертогах и уютных спальнях, где под теплыми одеялами на пуховых подушках спали, погрузившись в глубокие таинства сонного царства, юные бессмертные, где спала и Мария, видя запутанные и странные сны…
Человеку городскому трудно будет понять, каково это, когда тебя окружает абсолютная, не тревожимая никем тишина: не слышно уличного шума и гудков автомобилей, не лают собаки и не кричат прохожие, не гремит мусоровоз, приехавший поутру забирать переполненные контейнеры, и даже не стучатся в стенку беспокойные, вечно чем-то недовольные соседи. Потому что здесь соседей нет. И машин нет. И автострад. И не громоздятся, налезая друг на друга, бесконечные городские кварталы. И много-много чего нет ещё, хотя без всего этого уже не представляет своей жизни большинство прогрессивного человечества. Но стали ли оно, человечество, от этого счастливее? Жизнь стала удобнее и комфортнее — о да — но прибавилось ли нам счастья от технического прогресса? Мы так спешим в погоне за ним, стараясь не отстать от остальных и не замечая, как медленно и в то же время неумолимо быстро убегает наша злосчастная и скоротечная жизнь, как пропущенный сквозь пальцы мелкий речной песок. Как сказанное неосторожно слово. Как летящая в выстреле пуля. И безжалостное время, растраченное попусту, все обращает в тлен и тьму…
