Умирал он несколько дней. Непонятно, откуда взялась в стариковском теле такая живучесть!? Его голова то бессильно свешивалась, то вновь приподнималась, и оранжевые от прилива крови глаза судорожно метались в безуспешных поисках спасения. Иногда, в порывах отчаяния, он неистово трепыхался и сбитые, истерзанные крылья колотили по железу, вновь исторгая протяжный звон.
О, этот звон! Он будил меня по ночам, проникая в самое сердце. Но что, что я мог поделать?!
Страшнее всего были разговоры. Первые несколько часов он молчал, на всякие лады пытаясь освободится. Я тоже молчал, не зная, что сказать. Когда старик обвис, и замер в полном изнеможении, я услышал его голос.
– Небесный Голубь посылает мне испытание, – сказал старик. – Вся моя дальнейшая жизнь зависит от того, как я пройду через него.
Бедняга! Он еще надеялся на спасение….
– А в чем состоит испытание? – спросил я, пытаясь хоть немного отвлечь его внимание.
– Конечно, не в этой сети, – презрительно фыркнул старик, – и даже не в дальнейшей жизни моего тела – старой, усталой оболочки. Настоящее испытание это проверка духа, проверка того, что ты наработал за все отпущенные тебе годы. Если я впаду в отчаяние, наказание окажется великим. Но если выдержу и выйду из этой западни укрепленным, с обновленной верой – награда будет безмерна.
Я не стал возражать. Зачем? К чему волновать умирающего? Он поговорил в таком духе еще минут двадцать и замолк. Замолчал на много часов. Когда я вновь услышал его голос, старик рассуждал уже совсем иначе.
– Наверное, я в чем-то провинился, – произнес он дрожащим голосом. Иначе за что мне ниспослана столь мучительная смерть? Я всегда думал, будто веду безупречный образ жизни. Но кто не ошибается! Скажи, мой ученик, возможно, ты заметил огрехи в моем поведении, проступки, упущения, и молчал, боясь обидеть учителя. Понимаю тебя, хорошо понимаю.… Но время обид прошло, поэтому сейчас ты обязан рассказать все, что обо мне думаешь. Я хочу раскаяться в неправильных поступках, прежде чем придет мой последний час.
Я не стал его огорчать. Честно говоря, кроме некоторого самодовольства и нежелания делиться со мной пищей, его поведение было действительно безупречным.
В последний раз старик заговорил к исходу вторых суток. Он уже давно перестал бить крыльями, тело безжизненно свисало, подобно мокрому белью, и только голова иногда приподнималась на несколько секунд.
– Моя смерть – это жертва, – еле слышно прохрипел он. – Жертва за всех голубей, за всех котов, за всех людей, за весь мир. Я знал, что скоро умру. И ты, мой преемник, знай и ты, что минута, когда к тебе придет ученик, настоящий ученик, будет началом твоего конца. Ты передашь ему то, что получил от меня, добавишь, накопленное тобой и будешь ждать своего часа. Солнце садится, и встает солнце, но в мире не может быть двух солнц. Я ухожу из этого мира счастливым и свободным. Будьте и вы счастливы.
Он замолчал, уронил голову. По телу пробежала последняя, предсмертная судорога. Перья еще вздрагивали, а душа уже отлетела, заклубилась, затрепетала, устремляясь к Небесному Голубю.
Так я стал избранным. С тех пор прошли годы, перья мои выцвели, а знания умножились. В длинные, длинные дни, свободные от забот о пропитании, я без конца размышлял, припоминая слова Учителя, даже те, что казались мне напрасной болтовней. К сожалению, многое я пропустил мимо ушей, и многое позабыл, иначе бы мудрость моя возросла еще больше.
Мои сверстники давно ушли, кто от зубов или когтей, кто под тяжестью жизни. Размножение отнимает много сил, а заботы о пропитании семьи угнетают душу. Я пережил всех, я пережил даже внуков своих товарищей по играм на площадке между домами. У долгой жизни есть свои преимущества, и главное из них – возможность многократно увидеть голубиную судьбу, от первого писка вылупившегося птенца до предсмертного трепетания крыльев. Ничто так не умудряет, как повторение.
Но Голос я так и не услышал. Виноваты ли в том мои духовные качества, или Небесный Голубь просто выдумка, созданная для облегчения тягот птичьего существования – кто знает. Я перестал искать ответ, и раз жизнь возложила на меня определенную ношу, старался нести ее самым достойным образом.
