Хрящ погладил серебряный набалдашник, как скипетр, взял трость, приосанился. Эта вещица ему понравилась.
— Пост отменяю! — сказал он и добавил: — На два дня.
А Мика готов был расцеловать Малявку за эту новость. Теперь отцу ничто не угрожало…
Беспризорники все шли и шли. На доске уже лежали и куски домашней колбасы, и сахар, и снетки. Стояли даже два глиняных горшка, украденных из чьего-то погреба. В одном горшке — ещё тёплая гречневая каша, в другом — сметана.
Увеличилось и число наказанных. Иной раз Хрящ просто тыкал пальцем в какого-нибудь беспризорника и, ничего не объясняя, говорил:
— Ты уже наелся. Обедать будешь завтра.
Никто не спорил, потому что царёк редко ошибался. Он каким-то чутьём узнавал провинившегося.
Когда все пришли, Хрящ торжественно объявил:
— Делёж!
Все бросились к доске. Наступил самый ответственный момент. Хрящ мог дать больше или меньше, мог выбрать что-нибудь вкусное, а мог сунуть горсть семечек — и все.
— Слушай, Хрящ! — смело, как Трясогузка, сказал Мика. — Подожди!.. Сколько, по-твоему, вся эта еда стоит?
Царёк снял цилиндр, положил его рядом с собой на доску.
— Купить хочешь?
— Продай!
— Гони десятку!
Беспризорники думали, что все это шутка. И Хрящ назвал цену тоже в шутку. Откуда у этого оборвыша десятка? Да и зачем ему эта торговая сделка! Но Мика вытащил из кармана десять рублей и положил на цилиндр.
— Моё? — спросил он, указывая на еду.
— Забирай, — растерянно произнёс Хрящ, не успев сообразить: выгадал он или проиграл.
— Жадюга! — крикнул Малявка Мике. — Обожрёшься! Лопнешь!
— Не лопну! — весело ответил Мика. — Конопатый! Ты своим глазом хвастаешься!.. А ну-ка, раздели на всех поровну!..
О несчастье, которое произошло в доме Митряевых, узнала вся Чита. Старики припоминали прошлое и говорили, что над этим родом всегда висело какое-то проклятье. Пожар и бегство управляющего, прихватившего с собой деньги и девочку, — новое тому подтверждение. И когда Платайс, мрачный, подавленный случившимся, вошёл в церковь, многие оглянулись на него — кто со злорадством, а кто и с сожалением.
Он выждал, пока уляжется любопытство, вызванное его приходом, и подошёл к стойке, за которой Трясогузка продавал свечи. Это была их первая в Чите встреча.
— Выдрать бы тебя, — тихо сказал Платайс, подавая мелочь, — да нельзя в церкви!
Трясогузка не моргнул и глазом. Выбрав свечу, он протянул её, доложил скороговоркой:
— Мику отвёл к Хрящу. Бедрякова убили семеновцы. А с колокольни виден склад со снарядами.
Чтобы оправдать задержку у стойки, Платайс вынул ещё одну монету и спросил:
— О Бедрякове — точно?
Трясогузка подал вторую свечу.
— Точно! Видел один шкет не из врунов. И палка с набалдашником у Хряща. Могу достать.
— Не надо. А за складом понаблюдай сверху.
Платайс отошёл, около иконы зажёг свечи, постоял, глядя в пол, послушал негромкий говорок священника и вышел с опущенной головой.
День начинался удачно. Платайс ещё ночью проверил, есть ли у дома секретный пост, и убедился, что он снят. Потом приехал Карпыч и, пока вёз Платайса к церкви, сообщил, что Лапотник благополучно доставил груз партизанам. А теперь ещё это известие о Бедрякове! Но можно ли верить мальчишкам? Где бы перепроверить это известие? Может быть, у самого подполковника Свиридова?
Платайс улыбнулся этой нелепой мысли, но она вновь и вновь возвращалась к нему. Если Бедряков жив, то рано или поздно с ним придётся встретиться. Стоит ли играть в жмурки? Не лучше ли сразу разрубить узел, связывающий руки? И Платайс, взвесив все, решил пойти навстречу опасности. Решил твёрдо, без колебаний, потому что где-то внутри был уверен в мальчишках.
Карпыч ждал его за оградой церкви.
— Куда прикажете, господин Митряев?
— Дом контрразведки знаешь?
— Знаю, однако.
— Вези… Там опять подождёшь…
Солдаты чинили сарай и забор, вспоминали вчерашний переполох, посмеивались над часовыми, которые от страха удрали с поста. Подполковник Свиридов вчера же отправил их на передовую. Но и это наказание было милостью. Сначала Свиридов хотел их расстрелять, но отсрочил расстрел на три часа и приказал найти убежавшего заключённого.
