— Не отгадал!.. Армию хочу сколотить! Настоящую! Не из трех человек!
Цыган отнёсся к этому неодобрительно.
— Зачем? Влипнем с ними!
— И так почти влипли!
Пока они пробирались тёмными закоулками к заброшенному карьеру, Трясогузка рассказал Цыгану про Бедрякова.
— Хромает? — переспросил Цыган.
— Хромает… Нам от этого не легче!
— С палкой?.. Да?.. А на ней — серебряная штуковина? Да?.. Это он! — объявил Цыган уверенно. — Я его знаю!.. И палку — тоже! Гад порядочный!.. Но ничего — я ему ил-люзиончик устрою! — мальчишка рассмеялся. — Ты только сам ничего Хрящу не говори! Сегодня я проведу весь конферанс!..
Беспризорники проснулись от озорного голоса:
— Подъем!
В подвале зашевелились, закряхтели, заохали спросонок.
— Что за буза? — рявкнул Хрящ.
— Это мы! — крикнул Цыган. — Харч принесли! Знай наших! За нами не пропадёт!
Трясогузка снял с вёдер крышки и ударил громко, как в литавры. По подвалу разнёсся вкусный дразнящий аромат. Приглашать беспризорников к позднему ужину не пришлось. Вскоре весь подвал сопел и чавкал. Хрящу вместе с супом Цыган выдал большую мостолыгу и спросил:
— Где же твои салфетки?
— Какие?
— Которые с неба.
Хрящ стрельнул глазами.
— Где мой прибор?
Телохранитель метнулся куда-то в угол и принёс ложку, вилку и пачку листовок. Цыган незаметно отправил половину листовок к себе за пазуху и снова спросил у Хряща:
— Бинокль у тебя случайно не водится?
— А на что?
— Нужно! — внушительно произнёс Цыган. — Постарайся! А за нами, сам понимаешь, не пропадёт!
Хрящ отложил мостолыгу.
— Урки! У кого бинокль на примете имеется?
И опять, как и в прошлый раз, когда царёк спрашивал про птицу, встал Конопатый, вытер сальный рот, сказал:
— У меня.
— Чертяка глазастый! — одобрительно выругался Хрящ, — Наколоть можешь?
— Хоть завтра!..
Пока Трясогузка и Цыган вели ночные переговоры, третий из их армии — Мика — спал. Он так верил в своего командира, что после встречи на колокольне перестал беспокоиться за отца и за себя.
А Платайсу было не до сна. Появление Бедрякова срывало все планы. Платайс превратился в пленника, вынужденного отсиживаться в особняке. И это в тот момент, когда дорог каждый день и час!
Помочь могли только партизаны. Но и на это потребуется много времени. Пока Лапотник передаст сигнал бедствия, пока будет найден способ забросить в Читу двух-трех смельчаков, пока удастся разработать и осуществить операцию… И какую! На убийство идти нельзя — за что убивать Бедрякова? Его нужно похитить, что значительно труднее. И все-таки Платайс остановился на этом варианте.
Накинув халат, он зажёг свечу и пошёл в кабинет, чтобы в подготовленное утром донесение вписать просьбу о помощи.
В коридоре было темно и холодно. Выл ветер за окнами. Тревожно скрипела раскрытая дверь флигеля. Шумел во дворе одинокий кедр. Негромко, но беспокойно гавкал Чако.
Платайс хотел вынуть из тайника донесение, но что-то помешало ему. Он никогда не был мнительным, а сейчас все его настораживало и раздражало: и шум кедра, и скрип двери, и это окно, за которым ничего не видно. Он задёрнул штору и прислушался. Дверь все скрипела. Подвывал ветер. Чако не лаял, а точно подкашливал, как простуженный старик. И скрипела, безостановочно скрипела дверь.
Платайсу подумалось, что стоит закрыть её — и уляжется это противное чувство безотчётного беспокойства, почти страха. Он вышел во двор, постоял у крыльца — дал глазам привыкнуть к темноте и удивился, что овчарка не подбежала к нему.
— Чако! — тихо позвал он.
Собака вынырнула из темноты, лизнула ему руку и снова кинулась куда-то к забору.
Теперь Платайс не сомневался: кто-то бродил вокруг особняка. Скрипучая дверь перестала его раздражать. Он уже не слышал её. Быстро пересёк двор, отодвинул засов и распахнул дверцу в воротах. Он успел заметить тёмную фигуру, завернувшую за угол забора. Платайс бросился туда же. Обогнав его, метнулся к углу и Чако. Кто-то вскрикнул. Завизжала овчарка.
Когда Платайс добежал до угла, уже ничего не было слышно, только свистел ветер и по-прежнему шумел кедр. У груды брёвен лежал Чако.
