В донесениях, переправленных через фронт, Платайс сообщал, что операция развивается успешно. Но командир и комиссар провели бессонную ночь. Особенно тревожно стало после того, как на востоке пророкотали орудия. В полку знали, как будут развиваться события. Пушечные выстрелы не были неожиданными. И все же…
Днём с колокольни в хороший бинокль далеко вглубь просматривалась вражеская оборона. А ночью в темноте лишь изредка мелькали крохотные искорки. Не разберёшь, далеко ли вспыхнул огонёк или совсем рядом, спичка ли загорелась или померещилось от напряжения.
Комиссар опустил бесполезный бинокль, щёлкнул крышкой часов, посмотрел на стрелки.
— Рано, — сказал командир полка.Не нервничай!
Комиссар и командир давно знали друг друга и разговаривали между собой попросту.
— А ты не нервничаешь? — отозвался комиссар.
— Что наши нервы! Вот ему нервы нужны!
Комиссар понял: ему — это Платайсу.
— Удивительный человек, — произнёс комиссар. — Кажется, знал его от макушки до пяток. А он повернулся другим боком — и не узнать!.. Кто он — Платайс? Учитель. Латышских ребятишек русскому языку обучал. Педант, говорят, был страшный. Запятую не там поставит какой-нибудь Арвид или Изольда — двойка!.. Профессия, конечно, благородная, уважаемая. Но кто бы подумал, что в учителе сидит талантливый отважный разведчик?
— Подожди про талант говорить! — возразил командир полка.
— Нечего ждать! Ты только подумай! Перед самой революцией похоронил жену. Недавно потерял сына. Самого чуть колчаковцы не расстреляли — чудом спасся! И жив человек, и духом не пал, и в логово врага пошёл спокойно, как в школу на урок!
— Как это у Тургенева сказано? — улыбнулся командир полка. — Аркадий, не говори красиво!.. Так, что ли?
— Буду! — комиссар рубанул рукой по воздуху. — Нет таких слов, которые не заслужил бы человек!.. Я ведь не только о Платайсе…
И снова командир и комиссар взялись за бинокли.
Колчаковцы раньше заметили бронепоезд. Он шёл медленно, и только искры из трубы паровоза выдали его появление. В окопах зашевелились, готовясь к броску через реку. Шквальный огонь бронепоезда должен был подавить огневые точки латышского полка, посеять панику. Колчаковцы радовались. Легко наступать после мощной артиллерийской подготовки.
Вскоре бронепоезд заметили и на колокольне.
— По Платайсу хоть часы проверяй! — сказал комиссар.
Темноту прорезали яркие снопы пламени — это ударили пушки бронепоезда. Снаряды ложились точно по первой линии колчаковских окопов. Заработали и пулемёты.
— Дать сигнал! — приказал командир полка.
Один из наблюдателей подбежал к колоколу. Набат поднял латышских стрелков в атаку.
В обороне колчаковцев образовалась широкая брешь. Войска при поддержке бронепоезда смяли белогвардейцев и продвинулись вперёд километров на пятнадцать. Городок, в котором родилась армия Трясогузки, был освобождён.
К станции подъехал бронепоезд.
Тимофей Егорович — бывший обходчик, а теперь начальник станции — встретил его зелёным флажком. Старик раздобыл где-то форменную железнодорожную фуражку и выглядел очень представительно.
На платформу выскочил Платайс, приказал проверить ходовую часть и подошёл к начальнику станции.
— Телефон у вас работает, товарищ?
— Как же! Все на полном ходу! Связь восстановлена! — ответил старик. — А только здороваться со знакомыми надо!
Платайс пригляделся, узнал Тимофея Егоровича, удивлённо сказал:
— Простите, товарищ начальник станции! Я вас раньше в такой форме не встречал!
— То раньше! А ну-ка, оглянись! Раньше ты это видел?
Над фабричной трубой развевался красный флаг.
— Успели? — воскликнул Платайс.
— Мы все успеем! — гордо ответил старик. — А телефон там. — Тимофей Егорович указал на дверь с надписью «Начальник станции». — Только ручку мне не сломай!..
* * *
Кондрат Васильевич сидел в кабинете полковника и с негодованием перекатывал по столу отточенный ещё адъютантом карандаш. Николай тоже сердито смотрел на сестру.
— Проворонила таких ребят!
Кондрат Васильевич отшвырнул карандаш.
— Раненые же! — оправдывалась Катя.
— За раненых спасибо! А люк надо было завалить тяжестью, голова садовая!.. Где их теперь найдёшь?.. Звать-то хоть узнала как?
