– Куда идти, мне известно, – сказала женщина, делая два шага к двери.
Потом передумала, подошла к Флавии, левой рукой взяла ее за правое запястье, и певица оценила ее хватку: в конце концов, незнакомка была сильнее ее и выше на голову. Несмотря на то что на Флавии был шерстяной свитер, от прикосновения незнакомки у нее мороз пробежал по коже – выражение, которое раньше казалось ей довольно глупым. На что это вообще может быть похоже? Ответ оказался прост: когда внутри тебя все холодеет и хочется отдернуть руку, как при соприкосновении с какой-нибудь отвратительной субстанцией.
Не то чтобы эта женщина хотела причинить ей боль. Она просто крепко держала ее, и это было… омерзительно. Флавия старалась не отставать от незнакомки и вскоре обратила внимание на ее странную походку. В то же время певица гадала, где могут быть Брунетти с коллегой, чье имя она забыла, впереди или сзади? И как им удается не выдавать своего присутствия в незнакомом здании? «Заговаривай ей зубы, разиня! Заговаривай! Так нужно!»
– Вы уже репетировали Vissi d’arte? – спросила Флавия, казалось, с искренним интересом.
Сколько бы она ни исполняла эту арию, с самой первой студенческой попытки и до сегодняшнего вечера, – Господи, как же давно это было! – Флавия ненавидела ее. Ненавидела жалобную неторопливость музыки и то, как Тоска бесконечно, скорбно жалуется, торгуясь с Творцом: я дала Тебе то, значит, дай мне это.
– Это одна из красивейших арий Пуччини.
– Мне трудно дается замедленный темп, – отвечала незнакомка.
– Да, – задумчиво отозвалась Флавия, – это одна из проблем. Особенно если работаешь с дирижером, который нарочно замедляет его, словно растягивает во времени. – Сейчас она сама пыталась замедлить каждое слово, чтобы они тянулись подольше, чтобы Брунетти услышал ее и понял, что они идут к нему или, наоборот, удаляются. – Хотя, мне кажется, на сцене, – певица повысила голос, – это сделать легче.
Женщина остановилась и резко развернула Флавию к себе лицом.
– Я же сказала, что хочу поработать над последней сценой, не над Vissi d’arte. – Она придвинулась к певице очень близко, и та впервые рассмотрела ее глаза. – В этой арии слишком много эмоций.
Потрясенная этим замечанием, Флавия молча кивнула и, потеряв над собой контроль, отшатнулась.
Тиски тут же сомкнулись у нее на запястье – незнакомка то ли нарочно, то ли случайно прижала нерв к кости. Но так ли уж это важно? «Она хочет причинить мне боль? – недоумевала Флавия. – Или лучше не замечать этого?»
– Третий акт, – задумчиво проговорила она. – С какого места?
– Когда они поднялись наверх, – последовал ответ.
Флавия хмыкнула.
– Там много криков, музыка очень напряженная, и придется перекрывать все это голосом.
Подумав, она решила рискнуть. Почему бы не тот эпизод, когда солдаты выбегают на крышу?
– Тоска говорит всего лишь: Ах! Мертвый!.. Мертвый!.. Мертвый! Мой Марьо умер… Ты… зачем? Скажи мне, зачем? Скажи мне, за что?
Флавия часто использовала этот трюк на вечеринках и званых застольях: резко входила в образ, от нормального голоса к певческому, причем в полную силу.
Тиски сжались сильнее, и незнакомка притянула ее ближе. Как мышь, к которой подбирается кот, Флавия пару мгновений смотрела на нее, потом глянула вниз, на свою стиснутую руку. Чья-то чужая рука с ножом медленно приблизилась к ней, и лезвие легонько скользнуло по коже Флавии – стальная ласка, после которой осталась тонкая красная черточка.
– Ни к чему столько шума, – сказала женщина, убирая нож. – Пока мы не выйдем на сцену.
Флавия кивнула, глядя на то, как крошечные капли появляются у нее на коже и сливаются вместе, словно брызги дождя на окне движущегося поезда. «Которая из них сорвется первой?» – поймала себя на мысли певица.
Незнакомка потянула на себя красную противопожарную дверь, и они ступили на сцену.
