Они остались. Эта просьба уж совсем звучала приказаньем. Леонида скрыла серая общая толпа, и он успел, наконец, выйти на улицу, под паучий утренний свет.
Полусон продолжался, хотя Леонид в то же время, если не сознательно, то инстинктивно весь внутренно был собран, весь настороже. Прямая улица, желтовато-снежная, была почти пуста. А кто шел по ней, — так был не похож на него, Леонида, что он тотчас почувствовал: незамеченным не останется. Бояться он мог только неожиданностей; смутное, новое ощущение страха невнятно говорило ему, что здесь именно неожиданности-то и подстерегают.
Зрительная память как будто изменяла: глазами он еще не узнавал ни улицы, ни домов; зато ноги твердо помнили путь и вели, куда надо. Леонид мельком подумал, не пойти ли прямо на Николаевский вокзал? — Николаевский ли он? Там ли еще? И увидел себя уже идущим точно по Загородному. Как он, Загородный, ни называется, путь все же верный.
Людей стало больше. Они скользили, в полусумеречном свете мимо приплюснутых домов, по желтоватой кашице, покрывавшей землю, скользили молча, и вокруг стояла странная тишина. Звуки легкие, — шелест близких шагов, тупой и мокрый стук лошадиного копыта, — углубляли ее; а вырывавшиеся из тишины, — визг полоза, далекий человеческий вскрик — удивляли. Когда проехал автомобиль, — Леонид даже вздрогнул.
Скользившие мимо люди, стали ему казаться тоже, как дома, приплюснутыми и, почему-то все на одно лицо. Главное же — совершенно чужими, более того, — чуждыми, как люди незнакомого племени. И даже, вероятно, враждебного. Леонид заметил, каким взглядом, исподлобья, окидывали его иные и даже будто в сторону шарахались. Но вот, прямо навстречу ему — плотная кучка парней, одеты — не разберешь: сборное что-то, развихляное, коричневатое, под стать шоколадной кашице на земле. Эти шли не молча, громко говорили между собой, махали руками, и шли так прямо на него, что Леонид, чтобы пропустить их, прижался к стене.
Проходя мимо, они заговорили еще громче, обернули к нему лица (опять точно все одинаковые!). Говорили по-русски, но что они говорили и о чем — Леонид не понял. Похоже, что о нем; один со смехом даже большим пальцем кивнул через плечо в его сторону, — однако Леонид слов не понял. Змейка безотчетного страха пробежала по телу. Пробежала — исчезла, едва коснувшись сознания.
Парни прошли мимо. Глаза Леонида, скользя вокруг, почти без любопытства, вдруг остановились на чем-то знакомом. Да хвосты! Черно-пятнистые ленты «очереди», извилистые и неподвижные. Неподвижнее, что ли? Тише? Не знал.
Ноги довели его до угла, за которым Леонид повернул направо. «Невский», — подумал он, оглянув широкое, коричневатое пространство. Оно шевелилось, там, здесь. Вот, посередине двигается темно-серое, густое пятно. Люди, в долгополых, до пят кафтанах… нет шинелях, плечо к плечу, бодро шагают, разбрызгивая кашицу. «Ах, солдаты!» — подумал Леонид, и уж не равнодушно, и без страха, а с внутренней дрожью отвращенья, — перестал смотреть, отвел глаза.
Очутившись на знакомой площади с тяжелым памятником и вокзалом, он и ее, внутренне как бы не признал. Было уже около полдня. Леонид почувствовал, что голоден. Вспомнил: есть специальные лавки для иностранцев, где можно достать нормальную пишу. «Хорошо бы, да где искать, чуть ли не на Морской лавка, далеко», — подумал он, не замечая, что уж искренно считал себя иностранцем. «Ну, пока — на вокзал, чего-нибудь дадут».
При нем были только его доллары. На границе их принудительно отбирают, меняют. Он это знал; приготовился и, ловким манером, шепнув вовремя тому, другому, третьему свое «прошу вас», — доллары сохранил. Тогда не удивился, но теперь почему-то стало ему казаться, что была удача, что мог и не вывернуться.
На вокзале он, без намерения, заговорил опять отчетливо, даже запинаясь иногда, как выучивший русский язык иностранец. Все, что ыло можно там получить, — скверный кофе с какими-то темноватыми сухими лепешечками — он, конечно, получил. А когда сказал, что заплатит долларами, то, по испуганно-счастливому лицу и шепоту, понял, что его принимают за важного американца и дали бы, пожалуй, то же и без заветного «прошу вас». Московский поезд отходил в восемь часов. С билетом, который Леонид захотел приобрести немедленно, вышла, было, заминка. Не тех стал просить. Но сейчас же подвернулся и нужный человек. И самый наилучший билет был у Леонида в кармане, когда он вышел опять на площадь.
