— И который, несмотря ни на что, достигнет такой высоты, какой тебе никогда не видать! Он идет прямо к цели, пусть хоть весь мир обрушивается на него, ты же, несмотря на блеск титула, имени, происхождения, вечно будешь одним из тысячи, теряющимся в толпе... Оба вы — мои внуки, но только один из вас унаследовал мою кровь. Ты — портрет своей матери, от отца в тебе — лишь слабохарактерность. Михаил — мой отпрыск, и если бы даже его десять раз звали Роденбергом, все равно я признаю его истинным Штейнрюком!
Вот оно явилось, наконец, — это признание, в котором гордость деда так долго отказывала внуку и которого он никогда еще не делал ему с глазу на глаз. Теперь оно вырвалось у старика почти против его воли.
При последних словах генерала Рауль смертельно побледнел. Он не решился противоречить деду, но если что-нибудь могло усилить и без того безмерную ненависть его к Михаилу, так это именно такое признание.
Генерал прошелся несколько раз взад и вперед по комнате, словно желая немного успокоиться, и затем опять остановился против графа Рауля.
— Твоя помолвка уничтожена! После того, в чем ты сам мне признался, я не могу помешать Герте взять назад свое слово. Твоя мать объяснит тебе, что ты теряешь из-за этого. В этом случае мы, не в пример обыкновению, держимся с ней одного мнения. Должно быть, она тоже предчувствовала опасность, так как еще недавно сказала мне, что по ее настоятельной просьбе ты дал слово прекратить знакомство с Клермонами. Значит, ты и ее обманул, как меня, и все это из-за женщины, которая...
— Которую я люблю, люблю до сумасшествия! — пламенно воскликнул Рауль. — Не оскорбляй Элоизы, дедушка! Я не могу допустить это, потому что знаю — ты ненавидишь ее и Анри лишь за то, что они родом из той же страны, откуда и моя мать!
Штейнрюк пожал плечами.
— Мне кажется, твой дядя Монтиньи тоже родом оттуда, а ты знаешь, с какой симпатией и уважением я отношусь к нему! Но у этих господ чувствуется налет чего-то нечистого, подозрительного, хотя они и из хорошей семьи. Без всякой цели они втираются в здешнее общество и наверное в один прекрасный день исчезнут так же таинственно, как и появились однажды. И тогда наступит конец твоему роману, который, однако, стоит тебе блестящего будущего!
— Кто сказал, что этот роман кончится? Раз Герта осмеливается идти наперекор твоей воле и разрушать наши семейные расчеты, то наверное и я получаю этим право назвать своей женой женщину, имя которой может сделать больше чести нашему роду, чем имя какого-то Роденберга!
— Ты собираешься жениться на госпоже де Нерак? — с оскорбительной холодностью спросил генерал. — Может быть, ты рассчитываешь жить с женой на свое чиновничье жалованье? Ну, а мое отношение к этому вопросу едва ли нуждается в пояснении. Один раз я допустил чужой элемент втереться в нашу семью, во второй раз этого не будет — бед уже достаточно и без того!
— Дедушка, ты говоришь о моей матери! — вскипел Рауль.
— Да, о твоей матери, которой я обязан тем, что ты — чужой и мне, и своему отечеству, что ты с равнодушием, даже с отвращением отворачиваешься от таких вещей, которые должны были бы стать для тебя самыми священными на земле. Чего я только ни делал, чтобы вырвать тебя из-под вредного влияния! Но все было напрасно. Последний мужик больше привязан к своему клочку земли, чем ты — к своей родине. Ну, а около Элоизы де Нерак ты окончательно погибнешь. Если страх передо мной и сдерживает тебя теперь, то легко может случиться, что стоит мне закрыть глаза навеки, и ты сейчас же повернешься спиной к своему отечеству, став французом душой и телом.
Сквозь гневный тон, которым были произнесены эти слова, так ясно звучало мучительное страдание, что вызывающий ответ замер на устах графа Рауля. Впрочем, ему вообще не пришлось ничего ответить, так как в этот момент дверь открылась и в кабинет вошла его мать.
Гортензия не имела понятия о том, что здесь произошло. После ухода Михаила генерал заходил к ней на одну минутку, чтобы сообщить о смерти графини Марианны. О Рауле он не сказал ни слова, так как чувство справедливости запрещало ему открыто обвинять внука до того, как он даст ответ на обвинение.