Как и в гимназии, Юнг отлично учился в университете, вызывая удивление своих сокурсников
тем, что помимо учебных дисциплин он отдавал много времени изучению философии. До последнего
года обучения он специализировался по внутренним болезням, ему уже было обеспечено место в
престижной мюнхенской клинике. В последнем семестре нужно было сдавать психиатрию, он открыл
учебник и прочитал на первой странице, что психиатрия есть «наука о личности». «Мое сердце
неожиданно резко забилось, — вспоминал Юнг в старости. — Возбуждение было необычайным, потому
что мне стало ясно, как при вспышке просветления, что единственно возможной целью для меня
может быть психиатрия. Только в ней сливались воедино два потока моих интересов. Здесь было
эмпирическое поле, общее для биологических и духовных фактов, которое я искал повсюду и нигде
не находил. Здесь же коллизия природы и духа стала реальностью» [4]. Человеческая психика является местом встречи науки и религии, конфликт
между ними преодолим на пути подлинного самопознания. Тут же было принято решение, которое
удивило всех — психиатрия считалась самым непрестижным для медика занятием, хотя бы потому,
что все успехи медицины в XIX в. не привели к заметным результатам в лечении психических
заболеваний.
После окончания университета Юнг переезжает в Цюрих, начинает работать в клинике
Бургхёльци, руководимой видным психиатром Э.Блейлером. Базель и Цюрих имели для Юнга
символическое значение как два полюса европейской духовной жизни. Базель — живая память
европейской культуры. В университете не забывали о преподававшем в нем Эразме и учившемся
Гольбейне, на филологическом факультете преподавали профессора, лично знавшие Ницше. Интерес
Юнга к философии мог вызвать недоумение у медиков, но философия считалась в Базеле
необходимой стороной культуры. В Цюрихе же она, наоборот, считалась непрактичным «излишеством».
Кому нужны все эти ветхие книжные знания? Наука тут рассматривалась как полезное орудие,
ценилась по своим приложениям, эффективному применению в индустрии, строительстве, торговле,
медицине. Базель уходил корнями в далекое прошлое, в то время как Цюрих устремлялся в столь
же далекое будущее. Юнг видел в этом «раскол» европейской души: рассудочная
индустриально—техническая цивилизация предает забвению свои корни. И это закономерно, ибо
душа окостенела в догматическом богословии. Наука и религия вступили в противоречие именно
потому, полагал Юнг, что религия оторвалась от жизненного опыта, тогда как наука уходит от
важнейших проблем, она держится плотского эмпиризма и прагматизма. «Мы стали богатыми в
познаниях, но бедными в мудрости», — напишет он вскоре. В созданной наукой картине мира
человек есть лишь механизм среди других механизмов, его жизнь утрачивает всякий смысл.
Необходимо найти ту область, где религия и наука не опровергают друг друга, а наоборот,
сливаются в поисках первоистока всех смыслов. Психология сделалась для Юнга наукой наук –
именно она, с его точки зрения, должна дать современному человеку целостное мировоззрение.
В своих поисках «внутреннего человека» Юнг не был одинок. У многих мыслителей конца XIX —
начала XX вв. мы обнаруживаем то же негативное отношение и к мертвому космосу естествознания,
и к церкви, и к религии. Одни из них, например Толстой, Унамуно, Бердяев, обращаются к
христианству и дают ему самое неортодоксальное толкование. Другие, испытав душевный кризис,
создают философские учения, которые иногда не без основания называют «иррационалистическими», —
так появляются прагматизм Джеймса или интуитивизм Бергсона. Ни эволюцию живой природы, ни
поведение самого примитивного организма, ни тем более мир человеческих переживаний не объяснить
законами механики и физиологии. Жизнь есть вечное становление, гераклитовский поток, «порыв»,
не признающий закона тождества. И вечный сон материи, круговорот веществ в природе, и вершины
духовной жизни суть лишь два полюса этого неудержимого потока.
