— Да отчего же ты отсталъ-то'? спрашиваютъ они его.
— Извѣстно отчего, отвѣчаетъ Павелъ: — хозяинъ мнѣ не потрафилъ, а я его не уважилъ, — вотъ и все…
— А не волчій видъ дали?
— Дали-бы кому, да не мнѣ! Ужъ ежели хочешь, братъ, знать, такъ знай; у меня тутъ шуры-муры съ его дочкой вышли, вотъ и все… заканчиваетъ и подкрѣпляетъ себя рюмкой водки.
Много рюмокъ водки вольетъ въ себя сегодня Павелъ; онъ пьетъ съ горя, онъ знаетъ, что послѣ ссоры съ хозяиномъ ему уже трудно найти себѣ здѣсь мѣсто, всѣ узнаютъ о его грубости и ему ничего не останется дѣлать, какъ ѣхать въ свое мѣсто.
Но не одни козлища пьютъ въ этотъ день, пьютъ и овцы, съ тою только разницею, что пьютъ съ радости. Молодцы вполнѣ олицетворяютъ собою русскаго человѣка, который пьетъ и съ радости, и съ горя. Въ этотъ день молодцы заговѣются надолго, вплоть до рождества и потому гулянка эта прощается и отъ самихъ хозяевъ. Они и слова не скажутъ, ежели на другой день увидятъ физіономію съ приличными украшеніями; вѣдь этимъ днемъ заканчивается торговый годъ, какъ же не отпраздновать его; хоть и плебей молодецъ, все-таки и на него надо смотрѣть, какъ на человѣка, вѣдь и онъ современемъ можетъ сдѣлаться такимъ же и даже заткнуть за поясъ своего благодѣтеля, учителя-хозяина.
Наступилъ май мѣсяцъ. Фельетонисты тонкихъ и толстыхъ журналовъ прокричали уже каждогодную, всѣмъ извѣстную, новость, что Петербургъ пустѣетъ, а окрестности его съ каждымъ днемъ наполняются все болѣе и болѣе. И точно, Петербургъ значительно опустѣлъ, а съ этимъ вмѣстѣ и торговля на Апраксиномъ стала хуже. Нѣкоторые изъ хозяевъ лицевой линіи также не отстали отъ людей, и потянулись на дачу. Одинъ изъ нихъ отправился на Петровскій, другой на Безбородкино, а Брындицынъ даже перевезъ свое семейство въ Павловскъ, въ тотъ Павловскъ, любезные читатели, гдѣ дирижируетъ оркестромъ баловень судьбы, любимецъ женщинъ, Штраусъ; въ тотъ Павловскъ изъ-за котораго бѣдные мужья претерпѣли столько гоненій отъ своихъ женъ за то, что объявили себя несостоятельными нанять тамъ дачу. И Брындицынъ было упирался, да жена настояла; она, видите-ли, у него дама модная, даже эмансипированная, то-есть куритъ папиросы и пьетъ шампанское; какъ всѣ современныя дамы лѣтъ сорока, имѣетъ воспитанницу и окружена множествомъ поклонниковъ изъ музыкантовъ, актеровъ и поэтовъ, нигдѣ впрочемъ не печатающихъ своихъ сочиненій. Люди эти бываютъ у ней, ѣдятъ, пьютъ и за все за это посвящаютъ ей свои стихи и музыкальныя произведенія. Говорятъ, одно такое музыкальное произведеніе, кажется полька, было по просьбѣ Брындицыной разыграно въ Павловскѣ оркестромъ Штрауса. Дорого это ей стоило, да за то удовлетворило ея тщеславіе. Весь тотъ вечеръ, въ программѣ пьесъ, исполненныхъ оркестромъ, стояло названіе посвященной польки и внизу подпись, à madame, madame Brinditsin. Какъ эта дама попала замужъ за апраксинца, не занимающагося ничѣмъ, кромѣ торговли и не находящаго эстетическаго наслажденія ни въ музыкѣ, ни въ поэзіи, мнѣ неизвѣстно; я знаю только одно, что онъ теперь махнулъ на нее рукой, по возможности исполняетъ ея прихоти, только дескать не тронь меня, и молитъ провидѣніе, чтобы оно не вложило ей въ голову мысли ѣхать за границу.
Въ то самое время, когда описываемыя мною семейства потянулись на дачу, остальные хозяева перенесли свое гулевое мѣстопребываніе въ лѣтній садъ, а холостые хозяева аристократы и хозяйскіе сынки начали ѣздить къ Излеру на минеральные воды и на другія загородныя гулянья; гуляли тамъ, затѣвали легонькіе скандальчики, кутили съ различными Амаліями, Бертами, Розами, и, что называется, въ сласть проводили время.
«А что же дѣлаютъ теперь молодцы, спросите вы, читатель. Гуляютъ-ли они?»
Нѣтъ! ихъ гулевое время кончилось, они осуждены на затворническую жизнь вплоть до рождества; развѣ какой-нибудь хозяинъ съ лицевой линіи, пропитанный немного современнымъ духомъ, отпуститъ своихъ молодцовъ раза два или три въ лѣто въ лѣтній садъ, а тѣ, пользуясь временемъ, и удерутъ на Крестовскій, вотъ и все… Задумали было двое Берендѣевскихъ молодцовъ, согласившись съ двумя другими, отправиться по обѣщанію къ Сергію Богу помолиться, да не такъ повели дѣло, и остались дома. Вотъ какъ это было.
