— И ни одной Победы, победы с большой буквы, Кристина… Да, мы дошли до Кавказских гор. Это верно. А дальше что? — Он грустно задумался. — У нашего Клейста что–то не клеится под Владикавказом… Это может стать началом нашего поражения. Садитесь в машину, хватит торчать под завирухой. — А уже в машине он сказал с кислым выражением лица, что так не было похоже на веселого и неунывающего Вилли Майера: — Война длится уже второй год, и я все чаще спрашиваю: «Победа, где ты?»
— И вы не боитесь говорить об этом?
— Только вам, Кристина…
— А если я доложу об этом Хейнишу?
— Вы? Зачем это вам? Вам мало двух трупов, фрейлейн?
Он уставился на нее потемневшими, повитыми печалью глазами. Кристина похолодела.
— Вилли! Вы удивительный человек… И, наверное, чудак…
— С детства в чудаках хожу. Но не жалею.
От женщины я хочу светлого, как сама жизнь, счастья. Счастья — или совсем ничего. Но света нет, есть сумерки к ночи тотальной гибели… Любите ли вы Вагнера? Помните его траур в «Смерти богов»?
Он неожиданно остановил машину. Вышел и подошел к другой машине, возле которой растерянно возился молоденький ефрейтор.
— Что случилось, Лютке? — спросил Майер, — Гауптман в столовой, а ты с машиной здесь. Почему?
— Б — б–бензин — ну… н — н–не…
— Хорошо, хорошо, я понял. Это я виноват, что сразу не подумал. Вот по этим талонам, — он вытащил их из кармана, — ты сможешь получать бензин в любой военной или хозяйственной части. А пока что возьми у меня в багажнике запасную канистру.
— С — с–пас…
— Меньше разговоров, Лютке! Я спешу.
Когда они снова поехали, Кристина спросила, скорее лишь для того, чтобы Майер не вернулся к прежнему разговору:
— Это наш новый шофер? Я его еще не видела.
— Нет, к нам заик не берут. Это ординарец военного корреспондента, историка Адольфа Шеера, который сегодня утром прибыл из Берлина. Кстати, вот его — Шеера — вы уже и видели.
— Я? — удивилась Кристина, — Когда? Все время была в бургомистрате с господином штурмбанфюрером, только — только отпустил в столовую…
— В столовой вы его и видели. Вы приметили гауптмана, сидевшего за столом обер — лейтенанта Шютце?
— Так это он, Шеер из Берлина?
— А что вас удивляет?
— Такой молодой?
— И уже ученый муж, хотели вы сказать. Добавлю к этому: с очень высокими полномочиями министерства пропаганды и ОКВ. Птица! Ведите себя с ним осторожно.
— А при чем здесь я?
— Такое дело. Он прибыл собирать материал для книги о победе немецкого оружия на Кавказе. Хейниш приказал передать в его распоряжение половину дома, в котором живете вы. Так что его знакомство с вами неизбежно.
— А если я этого не хочу?
— Приказ!
— Не удобнее ли поселить ко мне женщину?
— Приказ! А приказы следует выполнять без разговоров.
«Шеер»… Разве случается в жизни такое удивительное сходство? Случается. Но лишь у близнецов. И еще в кино, для развлечения… Это не Шеер… Это Калина… Это Костя… Это Хартлинг… Почему он сейчас Адольф Шеер?.. Перед войной Костя изучал историю в Берлине… Историк, корреспондент из Берлина… А что, если немцы его еще тогда завербовали? Что, если он разведчик и сейчас действует под измененной фамилией? Что, если использовал чужой облик, чтобы наши не узнали?.. Неужели Костя способен на измену?.. Невозможно, невозможно, невозможно!.. Ну какой из стыдливого до отчаянья Костика, боявшегося даже прикоснуться к ней, может быть разведчик? У него хватало смелости лишь на то, чтобы ежедневно покупать цветы да с нежной боязливостью заглядывать ей в глаза… Может, и в самом деле какой–то Адольф Шеер?.. Да нет, это он — Костя. Она узнала бы его и в тысячной толпе!
Машина уже мчалась по улице Темрюкской. Еще издали Кристина заметила солдата, который неторопливо прохаживался перед ее домом с автоматом на груди. Что это? Часовой? Зачем? Неужели это Костя приставил к ней часового? Как он узнал о ней? И что задумал? Этот странный приказ Хейниша — поселить его здесь. И этот опасный разговор с Майером. «Вам мало двух трупов, фрейлейн?»
Словно отвечая на ее немые вопросы, Майер сообщил:
— Для безопасности гауптмана Шеера возле вашего дома установлен круглосуточный пост. Вашего же пса пришлось убрать.
