Я не нашёлся, что ответить. Как-то чересчур уж аккуратно Эоанит заявил, что к «покаянникам» церковь Смирения не имеет никакого отношения. Хотя другие мне рассказывали об обратном.
— Почему же тогда святой отец Эокаст — если не ошибаюсь, бывший первосвященник Равенфира — врал об аниране принцу Тревину? Почему в поместье примо Фелимида рыскали храмовники? Я своими глазами видел, как они… как они непочтительно относились к вашей дочери — мир её праху. Они всегда стояли на моём пути. Даже следовали за мной, чтобы нанести подлый удар… Если бы не Каталам и Фелимид, оказавшие мне неоценимую услугу…
— Обоих я, несомненно, в своё время за это вознагражу, — перебив меня, Эоанит многообещающе ухмыльнулся. Фелимид даже поёжился от такой ухмылки. — Но почему святой отец Эокаст — бывший? Я его сана не лишал. Я согласен, что он плохо выполнил своё предназначение. Потому был вынужден отправиться в изгнание на восток, где у Чуда Астризии — Храма Смирения — будет замаливать грехи перед Триединым Богом и надеяться на моё прощение… Но, аниран. Воины храма никогда бы не посмели тебе угрожать. Как и я, они — твои союзники, а не враги. Если они пытались тебя отыскать, то только с той целью, чтобы признать тебя и склониться перед тобой. Тебе не стоит бояться ни меня, ни моих воинов. Иногда, чтобы сила веры паствы стала крепче, требуется острый меч. Иногда есть необходимость защиты от апостатов. Всё же они — неизбежность в умирающем мире. И мы должны защищать его. Мы с тобой.
Эоанит положил руку на моё плечо и крепко сжал. Сжал по-дружески крепко.
Я встряхнул головой, словно стряхивал наваждение. Как-то не так идёт диалог. Я не так планировал его вести с тем, для кого, я уверен, я совсем не друг и совсем не союзник. Сама Мириам говорила, что её отец ни за что не допустит, чтобы живой аниран получил защиту короля и обосновался в Обертоне. Она знала что-то, чего пока не знал я. Плюс я планировал то самое смирение, которое Эоанит пестует, уничтожить. Уничтожить всю пассивность и веру в неизбежность. И вряд ли мои планы придутся ему по душе.
— Я польщён вниманием Его Святейшества, — произнёс я. — Но как-то так получилось, что все святые отцы, все ревностные защитники веры, доставляли мне лишь хлопоты. Был один негодяй, который дымом помогал разбойникам уводить детей из родного дома. Он делал это ради золота, а не ради веры…
— Среди колосьев бывают и такие, которые легко сгибаются под силой ветра, — равнодушно пожал плечами Эоанит.
— …Был тот, который изуродовал моего друга, — Фелимида. Он будет наказан Его Святейшеством, я так понимаю? Но, я надеюсь, придёт время и он будет наказан лично мною, — Эоанит убрал руку с моего плеча, а Фелимид наоборот — благодарно прикоснулся. — Был так же тот, кого Его Святейшество, несомненно, знает. Коварный и опасный старик, бывший третий претендент на церковную тиару Астризии. Элестин его имя.
— Элестин?
— Из всех ревностных защитников веры он первым оказался на моём пути. Он многого хотел от меня, многое обещал…
— Что хотел? Что обещал? Что предлагал? — пулемётом выстрелил Эоанит.
— Всякое-разное, — уклонился я от ответа. — Но речь не о его мечтаниях, а о нём самом. Он оказался редкостным негодяем, совершившим непростительный с моей точки зрения поступок. И, как я смог выяснить, он должен скрываться где-то в столице. Я бы хотел попросить помощи Его Святейшества в этом вопросе. Уверен, ему будет так же интересно отыскать бывшего конкурента и допросить. И, возможно, передать в руки анирана.
В этот раз ни тени веселья не было на лице Эоанита. Ни улыбок, ни ухмылок. Он хмурился и не отрывал от меня взгляда. А в его голове, уверен, со скоростью света пролетали мысли, обрабатывая полученную информацию.
— Новость полезная. На самом деле новость, и на самом деле полезная, — признал Эоанит через некоторое время. — Обещаю анирану, что часть моего внимания я обязательно уделю этой проблеме. И, если что-то узнаю, постараюсь не забыть посланника небес.
— Спасибо и на этом, — в этот раз уже хмыкнул я, наблюдая, как всесильный глава церковной власти волнуется. Что-то в моих словах о возможном появлении Элестина в столице заставило его заволноваться. — Тогда разрешите немножко понаглеть? Примо Фелимид мне друг. Очень близкий. Мы прошли с ним через многое и многое пережили. Я бы хотел узнать от вас, ведь он не признаётся, за какие грехи он был вынужден покинуть Обертон? Я знаю, для него это родной дом. Почему он был изгнан?
