Фелимид очень старался держать себя в руках. Я это заметил.
— Её сожгли. Сожгли, как и нескольких слуг в моём доме. Сожгли в назидание, что мы помогли анирану покинуть Равенфир и убедили принца Тревина в его существовании.
— Кто сжёг!? — резко спросил Эоанит. — Взяли хоть одного поджигателя живьём?
— Это были люди святого отца Эокаста. Храмовники. Под покровом ночи, пока я пребывал у принца, они сожгли поместье вместе с Мириам.
— Доказательства? — Эоанит нахмурился. — Доказательства есть? Ты же дознаватель, как-никак. Королевский! С печатью о назначении, поставленной самим королём. Есть у тебя что-нибудь, кроме голословных обвинений? Обвинять воинов церкви в столь мерзостном поступке — само по себе богохульство. А обвинять без доказательств — грозит каторгой.
— Мне не нужны доказательства. Я и так точно знаю. Я умею складывать простые события. И я знаю… силу пылающего жара твоей нелюбви к дочери, Ваше Святейшество. Она ни раз расска…
— Всё, довольно! — решительно взмахнул рукой Эоанит. — Предположения и личные обиды оставь при себе. Мне нужны лишь факты, а не твоё умение складывать события. Ты не уберёг мою дочь, как я и опасался. Ты подвёл её. Ты был плохим дознавателем и оказался плохим мужем… Не смей меня перебивать, а то я действительно своей властью отправлю тебя на каторгу! — Эоанит не дал даже рта раскрыть Фелимиду. — Отныне тебя не существует. Чтобы я больше никогда тебя не видел. А если ты осмелишься ещё раз заговорить со мной в таком тоне, ни король, ни аниран тебя не спасут. Отныне — ты простой вероотступник с клеймом на щеке. И не более.
Фелимид, наверное, что-то знал, а потому ни слова не вывалилось из его плотно сжатого рта. Он всё стерпел и молча поклонился.
А затем Его Святейшество, поставив Фелимида на место, обратил всё своё внимание на меня. И, надо признать, под его тяжёлым взглядом я поёжился. Фелимид порядочно разогрел Эоанита и я даже не мог предположить, какой концерт он устроит мне.
— Теперь к делу, — он изобразил дружелюбную улыбку, похожую на оскал волка. — Как я понял, ты и есть аниран? Иваном величают, если не ошибаюсь?
— Мне стоит демонстрировать доказательства? Или Его Святейшество уже знает, что я из себя представляю? — изогнул я бровь.
Эоанит улыбнулся ещё сильнее: видимо, моя оценка его осведомлённости пришлась ему по душе.
— То, что ты из себя представляешь, я, несомненно, вскоре узнаю. Сейчас я лишь хочу посмотреть на тебя. И, как уже вижу, ты вполне достойно выглядишь. Хоть довольно-таки хлипок… Как думаешь, Триединый Бог, который, я уверен, сейчас смотрит на нас с небес, удивляется ли тому, что ты выжил, пройдя столько непростых преград?… Скажи мне, опасны ли были гончие? Как они выглядели?
Я захлопал глазами и усиленно разгонял серое вещество, чтобы понять, кроется ли в этом вопросе подвох. О гончих, как я когда-то слышал от святого отца Элестина, мало кто знал. Только те, кто, что называется, были в курсе.
— Они выглядели, как само зло, — честно признался я, надеясь, что он понимает, что такое «зло» и сможет сам нарисовать картинку. — Но я справился. Я убил их своими руками, — я вытянул перед собой руки и Эоанит с удивлением на них посмотрел.
— Эти слабые руки уничтожили само зло? — его тонкий рот исказила усмешка.
— Уверяю, Ваше Святейшество, они способны на большее, — я постарался не обращать внимание на пренебрежительный тон. — Силу этих рук, мощь дара анирана прочувствовали на себе даже «покаянники». Даже «эсты» признали эту силу, склонились перед ней и стали её верными последователями.
— Культы отребья не несут угрозы настоящему анирану, как не смогут стать достойными союзниками, — не сомневаясь, отмахнулся Эоанит. — Они лишь плевелы, которые аниран обязан выполоть.
— Но разве не под вашим крылом растут эти плевелы? Разве не вы выращиваете в храмовом саду ту пищу, которой потом эти плевелы выкармливаете?
Эоанит удивился. Он посмотрел на меня так, будто совершенно не ожидал таких речей.
— Не понимаю о чём ты. Признание греховности прошлой жизни и всепоглощающее смирение — и есть основа истинной веры в Триединого Бога, чьим живым наместником именно я являюсь на этой земле. Всё остальное — от лукавого. Все, кто считает, что не в смирении спасение, кто отвергает прошлую греховность, кто верит в иные возможности всеобщего спасения — апостаты. Заблудшие души, обманутые отчаяньем, безысходностью и желанием предаваться неге. Карающий меч храмовника обрушится на шею любого апостата с не меньшей силой, чем дар анирана. «Покаянники», «эсты», «отреченники» и прочий сброд — это осколки прошлой жизни. Жизни без смирения и отрицания греха.
