Делопроизводитель сунул ей в руки послание от анонимного доброжелателя из театра. Госпожа Лещинская развернула бумагу, пробежала письмо и кинула его на сиденье кресла.
– Зачем Вы читаете сию гадость? – спросила она, брезгливо сложив алые губы.
– Затем, что идёт следствие. Ещё раз спрашиваю. Ты поставляла в театр кокаин? – спросил господин Громыкин и рывком усадил балерину в кресло, подле которого она стояла. – Ты?
– Нет! Людочка на улице брала, – ответила Агнешка, вцепившись в подлокотники.
– У кого?
– Не знаю я. Не зна-ю! – заверещала госпожа Лещинская. – Вы что меня подозреваете в убийстве? Вздор! Ересь на пустом месте, ей Богу! Она моя подруга. Единственная в театре, между прочим. Зачем мне её убивать? Я спрашиваю вас, зачем?!
– А вот в этом мы и разберёмся, – сказал дознаватель. – Иван Филаретович, задержать её до выяснения всех обстоятельств. Задержать!
Господин Самолётов кивнул городовому, которого они прихватили из управления на всякий случай. Служака бесцеремонно схватил балерину и увёл её из зала. Все сыщики уселись в кресла партера и задумались.
– Мотива у неё, и правда, нет, – первым нарушил молчание делопроизводитель.
Анхен при этих словах повернулась к господину Самолётову. Ну, конечно, защитник нашёлся. За хорошеньких барышень заступиться сам Бог ему велел.
– И ключей от гримёрки госпожи Пичугиной тоже у неё нет, – добавил дознаватель. – М-да, нет.
– Но доверия сия костлявая фифа нисколечко не вызывает! – заявила Анхен.
Оба сыщика посмотрели на неё с удивлением, но ничего не сказали.
– А шо Агнешка? Ну, шо?! – сказал господин Четвертак, которого привёл городовой.
Хореограф сел в одно из кресел партера поближе к дознавателю.
– Да, запаздывает на репетиции маленько. Шо есть, то есть. Но дивчина из хорошей семьи. Из шляхтичей бывших, но из хорошей семьи, брехать не буду. Наша, балетная.
– Может, слышали чего про Вашу балетную? В каких отношениях она была с убитыми? В каких? – спросил господин Громыкин, отодвигаясь от хореографа.
Господин Четвертак перестарался с парфюмерными средствами. Впрочем, как всегда.
– Ну, с Людочкой они, предположим, дружили. А как иначе? А с Элечкой нет. Я даже слыхал, как Агнешка пугала Элечку, – сказал господин Четвертак и округлил соловые глаза.
– Это как же она её пугала?
Хореограф встал, вышел в проход между креслами и упёрся руками в бока, изображая Агнешку.
– Ты слишком-то не задавайся, Мышь Серая, – сказал он, искажая голос, и совсем по-женски откинул назад светлые волосы до плеч.
Господин Четвертак перепрыгнул и стал лицом к воображаемой балерине Лещинской.
– Это ты должна меня бояться, а не я тебя, – зашипел он. – А то ведь я могу и заговорить. И бумага подходящая у меня имеется.
– Что за бумага? Что госпожа Черникина имела в виду? – спросил господин Громыкин и даже подошёл к господину Четвертаку, не смотря на удушающе сладкий аромат, исходящий от хореографа. И эти его ужимки. Фу!
– Ну, откуда я можу знати, пан главный сыщик?! Вы же не думаете, шо Леонтий Четвертак будет пытать дивчин по вопросу, который к нему лично не относится. Или думаете?
Господин Громыкин поджал губы, крякнул, махнул рукой и отошёл от него.
– Иван Филаретович, нам нужны все. Уборщики, реквизиторы, осветители, кто там ещё у Вас есть? – сказал дознаватель, оборачиваясь опять к хореографу. – Все нужны. Да-с.
– Всех спрашиваем про балерину Лещинскую? – уточнил делопроизводитель.
– Про неё родимую, про неё, – ответил господин Громыкин и потёр руки в предвкушении.
Вереница балерин, технических служителей, людей из обслуги потянулась к партеру. Что видели? Что слышали? Молчаливых в театральной среде оказалось мало. На сыщиков вылился полный ушат слухов, сплетен, домыслов, кляуз и обид, пока к креслам не подошёл неказистый бутафор с сальными волосами и с фуражкой, зажатой в руке.
– Видал Агнешку. Да.
– Где? Когда? При каких обстоятельствах? – засыпал его вопросами господин Самолётов.
– Так из окна видал, – сказал бутафор, переминаясь с ноги на ногу.
– Из какого окна? Когда? Ты, брат, толком говори. Что я из тебя всё клещами вытаскиваю, – сказал делопроизводитель и дёрнул головой так, что идеальный пробор растрепался.
