– Вы для начала со своей семьи позор снимите, а потом уж принимайтесь за мою, – сказала Анхен и выдернула руку.
Она ушла вперёд. Господин Самолётов остался стоять на месте – бледный, как мертвец.
– Если Вы про то, что отец мой разорился и пустил себе пулю в лоб, то я не переживаю и считаю этот эпизод из его книги жизни, – сказал господин Самолётов, догоняя строптивую барышню. – Меня он ни в коей мере не характеризует. За двадцать шесть лет честь свою я не испачкал. Нет человека на всём белом свете, что мне указать может на стыдный поступок. Нет такого.
Господин Самолётов остановился и остановил Анхен, придержав её за локоток.
– Вы верите мне?
– Да разве можно в этом бренном мире верить? Каин Авеля убил, а Вы говорите, – сказала Анхен, рассмеявшись, и пара двинулась дальше.
– Добрый вечер, молодые люди, – сказала госпожа Вислоушкина, как только они остановились у арки трёхэтажного дома на Гороховой улице. Как будто специально поджидала их.
Домовладелица в чепце и шубке-ротонде на соболином меху прогуливала белого пуделька. Тот заливисто приветствовал знакомую ему Анхен и малознакомого мужчину – он был рад всем.
– Серафима Савельевна, Вы прекрасно выглядите сегодня. Впрочем, как всегда, – сказал господин Самолётов и поцеловал старушке руку.
Дама зарделась.
– Ой, не шутите так, юноша. А то ведь я могу принять шутку за правду, – заулыбалась госпожа Вислоушкина.
– Побойтесь Бога! Какие шутки? – деланно удивился он.
– Смотрите, Анна Николаевна, будете привередничать, уведу я у Вас кавалера, – захихикала домовладелица, будто сухие сучья в лесу затрещали под ногами.
– Иван Филаретович, а Вы не теряйтесь. Невеста-то у нас с приданным. Один дом чего стоит. До свидания! Всего хорошего!
Анхен развернулась и ушла, оставив делопроизводителя наедине с госпожой Вислоушкиной. Пусть отдувается!
– Умеешь делать комплименты, умей и бабушек любить! – пела она, поднимаясь по широкой, основательной лестнице с коваными перилами на свой этаж.
Дверь открыла недовольная Акулина. Впрочем, она всегда была в дурном настроении. Анхен не особо обращала на это внимание. Однако звуки, доносившиеся из гостиной, её обескуражили. Мари музицировала. И это был пасторальный Бетховен.
– Ты не устаешь меня удивлять, Мари, – вместо приветствия сказала Анхен. – Бетховен? Ты не уважала его никогда. Не отдавала дань его таланту. Здравствуй, моя хорошая!
Это было уже обращено не к сестре, а к любимице – черноухой крольчихе Джоконде, прискакавшей из-под стола, где она пряталась от заунывной мелодии.
– Совсем тебя она не любит. Обижает девочку мою, мучает её в особо жестокой форме – играет на фортепьяно тоскливые этюды. Ну, ничего! Мы будем прогонять сейчас печаль и грусть, и всё такое!
Барышня схватила крольчиху на руки и закружилась с ней по комнате.
– А что мне играть? Не господина же Чайковского, – бесцветно ответила Мари.
Впрочем, она прервала музицирование и обернулась к сестре.
– А почему нет? – удивилась Анхен.
– Нет, – замотала головой Мари. – Теперь Пётр Ильич у меня будет ассоциироваться с кровью на балетной пачке. Только начинаю вспоминать вчерашний вечер, и сразу дурнота подступает к горлу. И ещё эта музыка на фоне убийства. Нет, нет, господин Чайковский у меня теперь запятнан кровью.
– Вот видишь, милая Джоконда, как можно в опалу попасть, – пропела Анхен на манер оперы, обращаясь к крольчихе.
Дурашливое пение прервал дверной звонок.
– Кто это так поздно? – испуганно спросила Мари.
Хорошие вести ночью не приходят в гости.
– Принесла кого-то нелёгкая, – проворчала Акулина, шаркая домашними туфлями по вытертому паркету в сторону прихожей. – И ходють, и ходють. Житья нет никакого. Спать пора, а они всё ходють.
Старая нянька открыла входную дверь и спустя пару минут привела в гостиную светловолосую барышню с покрасневшими, большими, как чайные блюдца, глазами.
– Это к вам, барышни. Вот, – сказала Акулина.
А к кому же ещё могли прийти гости? Ну не к ней же. Право слово, смешно. Ох, уж эта Акулина.
– Ариадночка! Милая! Какими судьбами? – первая опомнилась Мари и бросилась к гостье на шею.
– Сто лет тебя не видели, и вот такая встреча, – удивилась Анхен и добавила, взглянув на массивные напольные часы. – В такое время.
