— Да, папа, есть, — сказала она. — Его светлость хочет, чтобы ты принял решение, и оно будет для всех нас непростым.
— Почему? Что такое? — недоуменно спросил ее отец. — Впрочем, я не буду задавать никаких лишних вопросов. Просто покажите мне картину, и я пойму.
Картинная галерея была на первом этаже, то есть не так далеко от апартаментов графа в южном крыле. Они шли туда молча, и Теодора заметила, что хранитель замка тактично держится чуть сзади. Граф отворил двери с росписью, и они прошествовали через холл, из которого был убран злополучный для Теодоры Пуссен.
Когда они вошли в личные покои графа, Александр Колвин первым делом увидел картины Стаббса. Потом ему уже не нужно было указывать на Ван Дейка, он сразу перешел к нему.
Граф и Теодора затаили дыхание.
— Поразительно! Мастер во всем его великолепии! — пробормотал Александр Колвин, потирая себе кончик носа, что, как было хорошо известно Теодоре, свидетельствовало о его крайнем волнении и обостренном внимании. — Сомневаюсь, что существует еще хотя бы один столь технически блестящий художник, который так передавал бы духовный образ модели… Поразительно. Сколько бы я на нее ни смотрел, она не перестает быть для меня откровением…
Он замолчал. Теодора ждала продолжения, но его не последовало. Отец молча смотрел на картину. Она деликатно потеребила его за рукав:
— Ты должен… догадываться, папа… каких слов мы… ждем?
— А каких? — с отсутствующим видом спросил отец. — Каких таких слов?
Он рассматривал крошечный уголок картины там, где, как он заметил, краска готова была дать мелкие паутинные трещинки.
— Когда я впервые увидела эту картину, я с трудом поверила, что это… копия… нашей, — пояснила отцу Теодора. — Не могу поверить, что наша не подлинная, но если наша подлинная, то это… подделка.
Как бы ей ни хотелось пощадить графа, она сказала то, в чем была уверена.
— Подделка? Кто говорит о подделке? — резко поднял голову Александр Колвин.
— Но… папа! — Теодора смотрела на него напряженно, не отрывая глаз.
И тут Александр Колвин вместо взвешенного и аргументированного ответа разразился веселым смехом.
— Ах, вот ты о чем! Святые небеса! С моей стороны было явным упущением, что я так мало рассказывал тебе об одном из моих любимых художников.
Он обернулся к графу и попенял ему:
— И вы, милорд, увы, на удивление несведущи для владельца такой изумительной коллекции!
— В чем именно я несведущ? — осторожно и уважительно спросил граф.
— Что вы оба должны непременно знать, — менторским тоном заговорил Александр Колвин, — так это то, что Ван Дейк часто рисовал две картины на тему, которая его особенно привлекала.
— Две… версии, папа!? Да что ты говоришь? — воскликнула Теодора. — В это трудно поверить!
Этого она определенно не ожидала!
— Допускаю, что он редко создавал их настолько уж неотличимыми одна от другой, как на этот сюжет, — и он повел рукой над каминной полкой, — но он написал «Коронование терновым венцом» дважды — одна картина находится в Берлине, другая в Мадриде — и две картины «Святой Себастьян», кроме того, два портрета Марчезе Спинолы.
И он опять рассмеялся, взглянув на лица Теодоры и графа.
— Кажется совершенно невероятным то, что ни один из вас этого не знал, а я могу привести вам еще с полдюжины подобных примеров.
Он улыбнулся и добавил, обращаясь к графу:
— А вы, милорд, могли бы позаботиться о том, чтобы увидеть их во время своих путешествий.
— Я в замешательстве, — смущенно проговорил граф. — Но я в восторге! Какое же облегчение! Ваша дочь меня уверяла, что этот мой Ван Дейк копия, а ваш в Маунтсорреле — подлинник. Но чтобы все было так просто… этого я не подозревал!
— Однажды мы положим их одну подле другой, — успокоил его Александр Колвин, — и я покажу вам, что, хотя между ними и есть небольшие различия, можно заметить ряд приемов в его технике, которые никакой умелец не смог бы скопировать.
Теодора вздохнула с облегчением.
Теперь, когда их страхи оказались необоснованными, это непонятным образом укрепило ее веру в будущее и чувство, что, каким бы невероятным это ни казалось сейчас, однажды она и граф будут вместе. Их глаза встретились, и ей показалось, будто она снова в его объятиях и их губы сливаются. «Я люблю тебя!» — хотела она сказать, но знала, что слова им не нужны.
