Виктор рассмеялся, но быстро вновь стал серьезным. Его темные глаза блестели от нетерпения. Он пытался поймать взгляд Розетты.
— С вашей подругой я шутил, но сейчас я говорю искренне. Мадемуазель Розетта, я еще не встречал лучшей девушки, чем вы. Некоторые вещи невозможно объяснить. Как только я увидел вас сидящей около огня, склонившись над шитьем, я сразу же почувствовал, как у меня защемило сердце. И вот сейчас я опечалился, узнав, что вы решили посвятить свою юную жизнь Богу.
Розетта, терзаемая невыносимыми муками, опустила голову и принялась разглядывать детскую простыню, на которой она вышивала инициалы Анри.
— Возможно, я должна была вам об этом сказать при первой же нашей встрече. — Девушка вздохнула.
В ней боролись противоречивые чувства. Конечно, Розетта была бы счастлива выслушать нежные признания Виктора. Но нет, она пребывала в отчаянии, поскольку, будучи честной сама с собой, считала своим долгом лишить его всякой надежды.
— Розетта, мы одни. Вы можете говорить со мной откровенно. Я добропорядочный католик и восхищаюсь вашим выбором, но мне хотелось бы знать, что вас побудило вступить на этот путь.
— Не вижу необходимости объяснять вам. В нашем краю есть много других девушек, которые по достоинству оценят вас. Послушайте, мсье Виктор, не надо больше приходить ко мне.
Виктор пристально посмотрел на Розетту, очарованный ямочкой на ее подбородке и высоким, скорее детским голосом.
— Я серьезный человек и не флиртую со всеми подряд. Разумеется, я люблю танцевать, когда на ярмарочной площади устраивают гуляния. Я кружил в танце многих барышень, но с вами все иначе. До Рождества мне, возможно, удастся убедить вас отказаться от решения стать монахиней. А что об этом думает Анжелина?
— Она еще ничего не знает.
— Но вас будет ей не хватать! Я думал, что вы ее ассистентка в диспансере. По крайней мере, она так говорила мне до того, как представила меня вам.
Из глаз Розетты брызнули слезы. Она была на грани нервного срыва, у нее больше не было сил следить за своей речью и врать. Ей хотелось только одного: прогнать Виктора со двора, из своих мыслей и своего обновленного сердца. Ее влекло к этому юноше, и это было мучительно, как тяжелая болезнь.
— Со стороны Анжелины это так мило! — воскликнула Розетта. — Я не ее подруга и тем более не ассистентка. Я ее служанка, оказалась в ее доме прошлой зимой. Я просила милостыню на паперти, а она взяла меня под свое крыло. У меня нет семьи, мсье, я уличная девчонка, выросшая в трущобах. А ваш отец — судебный исполнитель, вы выросли в прекрасном уютном доме, не ведая, что такое холод и голод.
Розетта разрыдалась. Ошеломленный юноша отвернулся, не зная, что делать.
— Я ей обязана всем, ей, Анжелине, — добавила Розетта. — Посмотрите на это платье, когда-то она носила его. Она дала мне даже этот платок. Она научила меня читать и правильно выражаться…
После этих слов Розетта так по-детски вытерла слезы, что у Виктора защемило сердце.
— Теперь вы можете уйти, — прошептала Розетта.
— Если это приказ, то я уйду. Если нет, то как я могу уйти? Вы плачете! Неужели вы думаете, что я способен опуститься так низко, что оставлю вас наедине со своей печалью?
— Мне лучше побыть одной, выплакаться, — пробормотала Розетта. — Если вы останетесь, я могу наговорить вам всяких гадостей, просто так, чтобы вы прониклись ко мне отвращением.
Он колебался, тронутый ее отчаянием. Виктор Пикемаль, бакалавр[32], читал романы Золя и, к великому неудовольствию отца, относил себя к левым республиканцам. Он разделял взгляды некоторых приверженцев социализма, что побуждало его считать плакавшую девушку жертвой социальной несправедливости.
— Мадемуазель Розетта, мне очень жаль, что я поставил вас в столь затруднительное положение. Но я тронут вашей откровенностью и восхищен непреклонным стремлением учиться. Я полагаю, что вы умная и добрая особа, веселая в иных обстоятельствах.
— Почему?
— Ваше лицо излучает жизнерадостность. Об этом свидетельствуют ямочки на щеках и подбородке.
— Да, прежде я была веселой, постоянно пела. Мсье Луиджи утверждает, что у меня красивый голос.
