— Прежде? — удивился Виктор. — Еще раз простите меня, но мне кажется, что вы очень привязаны к Анжелине, приютившей вас. Очевидно, вы были несчастливы до этой зимы…
— Да замолчите же вы! — вспылила Розетта. — Чего вы хотите? Вытащить из меня правду клещами? Прежде — это значит прежде, и точка. Оставьте меня в покое, прошу вас!
Розетта с трудом удержалась, чтобы не выругаться. Виктор встал со складного стула.
— Совсем недавно вы угрожали мне, что наговорите гадостей, лишь бы вызвать у меня отвращение, — ласково произнес он. — Но я приверженец логики. Почему вы хотите вызвать у меня отвращение к себе? Полагаю, потому, что мои родители буржуа, а вы родились на помойке, как говорите. Однако вы ошибаетесь, мадемуазель Розетта. Я был бы жалким типом, если бы стал презирать вас из-за социальных различий, за которые мы оба не несем никакой ответственности. Разве я мечтал родиться в семье мэтра Пикемаля, владеющего огромным состоянием, в том числе и тремя домами в Сен-Жироне? Нет! Разве вы требовали, чтобы вас произвели на свет в трущобах, говоря вашими словами, которые возникли в результате несправедливого правления, стали плодом промышленной революции? Нет! Мы рождаемся свободными и равными в правах и должны оставаться таковыми, как записано в Декларации прав человека и гражданина 1789 года. Что касается Бога, которому вы поклоняетесь, то разве он не учит нас смирению, вере и презрению к деньгам? Иисус изгнал торговцев из Храма…
Ошеломленная этим потоком слов, Розетта то и дело согласно кивала. Она не была готова к столь страстной речи и не могла ничего ответить.
Возбужденный, не замечая непослушную прядь, опять упавшую на высокий лоб, Виктор, уже спокойнее, продолжил:
— Анжелина, вероятно, вам сказала, что в прошлом году моя сестра Альбертина, которую я нежно любил, умерла при родах. Вместе со всей моей семьей я провел у ее смертного ложа всю ночь. Было ужасно видеть, как она лежит, такая еще красивая, вместе со своим тоже мертвым ребенком, которого мы положили рядом с ней. Я был потрясен, возмущен этой трагедией, этой несправедливостью. С тех пор я смотрю на жизнь с иной точки зрения. Ну, я хочу сказать, жизнь — слишком ценное достояние, которое не надо тратить в бесплодных поисках или тщеславии. Лучше ловить каждый лучик радости и счастья. И, главное, надо уважать своих близких. Я бесконечно уважаю вас, мадемуазель Розетта.
— Посидите еще немного, Виктор. Через несколько минут вы перестанете меня уважать. Я почти вас не знаю, но, слушая вас, я поняла, что вы очень милый юноша. Вы мне тоже нравитесь, и поэтому я не стану скрывать от вас правду. После этого вы можете уйти. В один прекрасный день вы встретите настоящую барышню, достойную вас.
Обеспокоенный Виктор сел. Розетта больше не плакала, но стала суровой и бледной, как мел. В ее глазах он уловил животный страх и хотел даже попросить девушку замолчать.
— У меня есть только два пути, — продолжала Розетта. — Уйти в монастырь или провести остаток своих дней рядом с Анжелиной и Луиджи. Они постоянно повторяют, что я член семьи, что они любят меня как сестру, и я им верю. Но мне будет лучше в монастыре, поскольку тогда я уже не встречу красивого юношу, похожего на вас, который захочет за мной ухаживать и жениться на мне. Я не могу выйти замуж, вот. То, что делают муж и жена, поженившись, внушает мне ужас. Я не смогу это вытерпеть. Из-за моего отца… После смерти мамы он начал пить. Мы жили около Перпиньяна, моя старшая сестра Валентина, мой младший брат Реми и я… О, об этом тяжело говорить! Валентине наш отец сделал двух детей. Она жила в аду, в этом я могу поклясться!
Розетта подробно рассказала о первой встрече с Анжелиной, о том, как молодая женщина пришла в хибару, расположенную недалеко от города, потом о своей жизни в Сен-Годане, в квартале дубильщиков, о грязи, крысах и о страхе, о постоянном страхе.
— Я спаслась, мне удалось ускользнуть от отца и остаться непорочной. Я так дорожила своей невинностью! Я побиралась в Люшоне, где меня встретила Анжелина. Она поселила меня в раю. Я была счастлива и гордилась тем, что выучила алфавит и могла посылать деньги сестре и братьям. Но мне захотелось вновь увидеть Валентину. Она лежала там мертвая… Однако был еще мой отец… Боже мой, какой ужас!
