С этими словами Гильем налил чай в две чашки, стоявшие на круглом столике, и пододвинул к себе медный поднос, на котором лежал курительный прибор, также медный.
— Будешь ли ты делать то, о чем я тебя прошу, — продолжала Анжелина, — чтобы этот на самом деле очень спокойный ребенок почувствовал человеческое тепло? Я убедилась, что он спокойный, видя, как кормилица кормит его грудью. В остальное время он, как я полагаю, лежит в колыбельке?
— Наверно, — ответил Гильем, набивая трубку.
— Я не знала, что ты куришь.
— Я пристрастился к табаку на островах. Мой тесть дарил мне дорогие сигары, а вот кузен Леоноры курил гашиш. Я попробовал и мне понравилось. Я привез гашиш с собой. Он вызывает приятные, поразительные ощущения. Поэт Бодлер был большим любителем гашиша и воспел его достоинства в одном из своих произведений, в «Искусственном раю». Он умер в Париже лет тринадцать назад вследствие разгульной жизни. Но вот что забавно: в юности он тоже жил на Реюньоне.
— Не вижу ничего забавного, — резко сказала Анжелина. — Боже мой, Гильем, ты стал наркоманом! Нам рассказывали о последствиях курения гашиша, когда я училась в Тулузе. Теперь я понимаю, почему после своего возвращения ты показался мне другим, экзальтированным, нервным, болезненно обидчивым. И еще этот странный взгляд и красные глаза.
— Согласись, я имею право бороться с приступами ярости и как-то компенсировать боль от осознания своего нового статуса калеки. Я уже не пью, хотя другие на моем месте пили бы.
— Нет, ты не имеешь права опускаться! Подумай о своих сыновьях. О Бастьене, которого ты обожаешь и который отвечает тебе взаимностью, по словам Клеманс. И об Эжене, отвергнутом всей вашей семьей. Умоляю тебя, Гильем, я не знаю, как ты переносишь этот опасный наркотик, но избавься от своих запасов!
— Я курю только по вечерам, — уставшим голосом сказал Гильем.
Разъяренная Анжелина встала и положила Эжена его отцу на колени. Потом она вырвала изо рта Гильема трубку и бросила ее на столик.
— Мне лучше уйти, Гильем! Ты был честен, мне не в чем тебя упрекнуть. Но только я чувствую себя неуютно в вашем прекрасном мануарии. У меня такое чувство, что здесь все прогнило, погрязло в пороках. Твоя невестка озлоблена, няня хмуро на меня смотрит, несчастная кормилица выглядит потерянной. Что касается твоей супруги, то мне интересно знать, где она прячется, когда ты спишь с одной из служанок. Я нуждаюсь в свежем воздухе и общении с простыми людьми. Прощай. Но, главное, не забывай моих советов относительно малыша.
— Прощай, Анжелина! Возвращайся, когда захочешь. Ты даже не допила чай. Не можешь ли ты попросить Клеманс, которая наверняка подслушивала, стоя за дверью, прийти и забрать Эжена?
Гильем неумело держал малыша на руках. Доведенная до отчаяния, Анжелина взяла Эжена и решительно направилась к двери. Выйдя в коридор, она сразу же увидела Клеманс, притворявшуюся, будто вешает шляпу на вешалку.
— Проводите меня в комнату Леоноры, прошу вас! — сухо сказала Анжелина.
— Но… Анжелина…
— Никаких «но»! Я должна с ней поговорить.
— Учитывая все обстоятельства, жена моего деверя откажется говорить с вами.
— В конце концов, я не нуждаюсь в вашей помощи. Я знаю дорогу.
Анжелина устремилась к лестнице и стала быстро подниматься по ступенькам. Она полагала, что супруга Гильема по-прежнему занимает ту же самую комнату на втором этаже, справа по коридору. Возмущенная признаниями своего бывшего любовника, Анжелина забыла о правилах приличия и всяческих политесах. Сжав руку в кулак, она постучала в дверь.
— Кто там? Я не хочу, чтобы меня беспокоили! — раздался резкий голос.
Анжелина повернула ручку. Дверь не была закрыта на ключ, и она буквально ворвалась в комнату. Леонора лежала на кровати в розовой атласной ночной рубашке. Ее белокурые волосы рассыпались по подушке.
— Вы? — крикнула она. — Как вы осмелились сюда войти? И что вы сделали с моим ребенком?
— Вдруг он стал вашим ребенком? Вы оставили его умирать, лишили материнской ласки и заботы, но стоило мне взять его на руки, как он стал вашим ребенком! Мадам, ноги моей больше не будет в вашем мануарии. Поэтому я хочу сказать все, что думаю о вас. Возможно, ваш муж утверждал, что любит меня, меня и только меня одну. Возможно, это правда. Возможно, он вас бил. Но отныне, как мне кажется, Гильем не может причинить вам зла. После несчастного случая он стал калекой, его ум одурманен наркотиком, которым он, несомненно, злоупотребляет. Но почему вы вымещаете свою ненависть к нему на этом трехмесячном сосунке, вышедшем из вашего лона, сосунке, который борется за жизнь, как я объяснила Гильему? Я не могу, действуя законными методами, спасти ребенка, с которым вы так плохо обращаетесь. Но есть тот, кто стоит выше меня, кому рано или поздно вы будете вынуждены дать отчет в своих поступках.
