«Я увидела, как он подошел к общинному лугу, — вспоминала Анжелина. — Он был высокий, стройный, в сером костюме. Какой же он был красивый! Я не сразу узнала Гильема, младшего отпрыска богатого семейства Лезажей. А ведь мы когда-то вместе бегали по узким улочкам, как и все дети нашего городка. В те времена его брюки были часто забрызганы грязью, а рубашки порваны. “Этот малыш Лезаж настоящий сорвиголова”, — говорила моя мама».
Но Анжелине пришлось прервать воспоминания. У нее появилось чувство, что кости ее таза разошлись. Неведомая сила заставляла ее тужиться. У Анжелины перехватило дыхание. Она понимала, что наступили последние мгновения родов. Она много раз видела, как женщины тужились, и сейчас пыталась следовать их примеру. Перед глазами Анжелины вновь возникли искаженные лица, напряженные от усилий тела, старавшиеся вытолкнуть из своего чрева ребенка, находившегося там в течение девяти месяцев. Но она должна еще посопротивляться, еще немного подождать…
— Едва я увидела красавца Гильема, как мое сердце бешено забилось! — говорила, задыхаясь, Анжелина. — Я поняла, что это он, только он один, до самой моей смерти. Он не сводил с меня глаз, а я, радуясь, с честью выдержала его взгляд. В тот вечер, после танцев, он заговорил со мной, а через час уже целовал меня под стенами Дворца епископов. Мой возлюбленный, мой прекрасный возлюбленный!
Закрыв глаза, молодая женщина вполголоса запела:
Наступил праздник Святого Иоанна,
Великий день,
Когда все влюбленные
Собираются на лугу.
Милая моя, пойдем посмотрим,
Анжелина замолчала. Слезы душили ее. Она легла на бок, оперлась рукой о землю и застонала. Как только у нее появились силы, она вновь запела:
Мой миленок в Париже
Ищет для себя место.
Что он привезет тебе,
Столь любимая подружка?
Он должен привезти мне
Позолоченный пояс,
Золотое обручальное кольцо
И свое нерушимое слово.
Милая моя, пойдем посмотрим,
Взошла ли луна.
— Да, привези мне золотое обручальное кольцо и свое нерушимое слово! — воскликнула Анжелина. — Да, Гильем, ты это сделаешь, ты вернешься!
За этими патетическими словами последовало последнее усилие. Раздвинув ноги и задрав рубашку, Анжелина приподнялась. Что-то будто преодолевало преграду в ее половых органах. Движение было спиралевидным, и Анжелина поняла, что это рождается ее ребенок и что он жив. По лицу потекли слезы и капли пота… И вот она издала победный крик в тот самый момент, когда приняла в свои руки маленькое теплое и липкое существо. Почти сразу же раздался плач, похожий на мяуканье и звучавший все громче.
— Пресвятая Дева Мария, благодарю тебя! Благодарю тебя, Господи, Боже мой! — воскликнула Анжелина, любуясь своим малышом. — Мальчик, великолепный мальчишка! Гильем, я родила тебе сына! О! Если бы ты мог его видеть! Он крепенький, с пятью пальчиками на ручках и ножках! У него нет ни одного недостатка!
Анжелина плакала, сама того не замечая. Она чувствовала бесконечное облегчение и вместе с тем потрясение, став очередной раз свидетельницей вечного чуда рождения. Она вновь внимательно осмотрела ребенка, потом прижала его к груди и прикрыла пеленкой, которую предварительно согрела на горячих камнях. Через несколько минут отошел послед. Кровянистая масса вывалилась из влагалища, не причинив боли.
— А теперь, малыш, мы должны отделиться друг от друга, — сказала Анжелина, перевязывая пуповину в двух местах и оставляя между ними небольшое пространство.
Затем она взяла острые ножницы, завернутые в чистое полотенце, и разрезала пуповину. Адриена Лубе всегда перед употреблением держала свои инструменты над огнем, и Анжелина последовала примеру матери, действуя спокойно, уверенно и ловко. Она вымыла ребенка и запеленала его в белые шерстяные пеленки.
— Если бы твой отец был здесь, он наверняка снял бы с себя рубашку и завернул тебя в нее, чтобы передать тепло здорового мужчины и показать, что он принимает тебя, берет под свою защиту, он, такой сильный, тебя, такого маленького[3].
Анжелине требовалось выговориться. Она ликовала, полная любви к этому младенцу, которого они с Гильемом зачали в середине февраля, во время Великого поста.
